Павел Нилин - Жестокость

Я принимал дела, рылся в чужом столе, читал бумаги. Сознание мое все еще было затуманено, как после болезни.

Первой мне попалась опись вещественных доказательств, в которой было написано:

«1. Сыромятные ремешки-ушивки, имеющие большую прочность и свойство крепости при завязывании узла.

2. Охотничье ружье марки «геха», обладающее свойством поражать большую площадь рассеиванием картечи при выстреле.

3. Американской системы винтовка марки «винчестер», замечательная большой дальнобойностью».

Мне вспомнились минувшая зима, поездка на аэросанях, ночная прогулка на лыжах по Воеводскому углу, мокрая, холодная весна, встретившая нас в Дударях, первые летние пожары в тайге и любовное письмо, которое всю ночь писал Венька.

Все это было совсем недавно. Но мне казалось теперь, что это было очень давно.

Бумаги эти, исписанные моим и Венькиным почерком, начинали как будто желтеть. Я старательно перебирал их, разыскивая что-то самое главное.

В это время в комнату, не постучав, ввалился Васька Царицын. Он не говорил, а кричал:

– Ты знаешь, как это получилось? Оказывается, Венька все-таки был влюблен в нее. А она осрамила его на весь город! А он взял и застрелился. Как идиот…

Я сказал, как мог, спокойно:

– Выйди, Васька, сейчас же из помещения. Или я…

Васька понял меня и ушел сейчас же.

А я вылез из-за стола и отправился в кабинет начальника доложить, что в бумагах покойного ничего существенного не найдено, что могло бы непосредственно указать на причину его смерти.

Я вошел в кабинет без разрешения. Как входил Венька Малышев. Как имеет право входить исполняющий обязанности старшего помощника начальника. Я имел теперь такое право.

Но начальник вскочил из-за стола и закричал:

– Кто позволил входить без стука?

– Простите, – сказал я, обиженный, и повернулся, чтобы уйти.

Однако начальник задержал меня. И тут я увидел, что очки его запотели, бобрик, всегда аккуратно причесанный, будто вымок и растрепался, и лицо, чисто выбритое, гладкое, чуть помялось и покрылось багровыми пятнами.

Я понял, почему он закричал на меня, и опустил глаза, чтобы не смотреть на него.

Но он снова сел за стол, хлопнул ладонью по столу и сказал:

– А?

Я хотел уже приступить к докладу. Но начальник не дал мне открыть рот и, опять хлопнув ладонью по столу, сказал:

– Какого парня потеряли! А? – И взглянул в свою открытую ладонь, как в зеркало. – Какого парня…

Я тихонько вздохнул. И начальник как-то печально крякнул.

– Если бы его можно было оживить! – сказал он тоскливо. И вдруг скулы у него зашевелились, что всегда предвещало грозу. – Я бы дал ему десять суток ареста. Пусть бы он подумал, сукин сын, как жить на свете, как вести дела!.. В публичном месте вдруг позволить себе такое…

Мне хотелось сказать начальнику, что он сам некоторым образом повинен в смерти своего помощника. Может, больше всех повинен. Но я не решился сказать ему это в глаза.

Это сказал Коля Соловьев. Он сказал это при особых обстоятельствах, когда начальник вызвал его, как вызывал по очереди всех сотрудников, чтобы установить причину самоубийства Малышева.

Прежде всего начальник спросил, не знает ли Соловьев девчонку, с которой путался Вениамин Малышев.

– Знаю, – подтвердил Коля. – Но он не путался с ней, а хотел, говорят, нормально жениться…

– А что это за особа?

– Она не особа, – возразил Коля, убежденный, что «особами» называются только классово чуждые элементы, – она комсомолка и работает кассиршей в бывшем махоткинском магазине…

– Так, так, – постучал искалеченными пальцами по столу начальник. Стало быть, ты ничего существенного не знаешь? Ну, иди…

– Существенного ничего не знаю, – сказал Коля». – Но на вас он перед смертью сильно обижался, товарищ начальник.

– Это почему же?

– Он так считал, что вы вроде хотите аферу сделать с этим Лазарем Баукиным…

– Аферу?

– Ну да. Будто вы так хотите объявить, что это мы поймали Воронцова и Баукина…

– А ты как полагаешь, кто их поймал? Сами, что ли, они поймались?

– Я тоже так полагаю, что это может получиться с нашей стороны вроде как афера…

– Стало быть, я, по-твоему, аферист? – грозно взъерошился начальник и пошевелил скулами.

– Не аферист, но…

Начальник не дал Коле договорить. Он приказал ему сейчас же сдать оружие и стукнул уже всей ладонью по столу:

– Положи его вот сюда. И на десять суток я тебя отстраняю от выполнения всяких обязанностей. А потом поглядим…