Татьяна Степанова - Black & Red

Катя плохо разбиралась в этом. Точнее, совсем не разбиралась, все подробности для статей черпала из учебников по криминалистике. Этот «браунинг» был вроде бы ничем не примечательный. Дуло, курок, рукоятка в «рубчиках», чтобы удобнее было держать.

– По учетам нашим не проходит, только что проверили, – эксперт кивнул на ноутбук. – Модель старая, чуть ли не двадцать пятого года, но выпущен скорее всего в конце тридцатых или же в начале войны. Это 640-й, я по базе данных смотрел, а они у нас даже в войну не выпускались, в основном делались в Бельгии. Однако полностью в рабочем состоянии, хорошо смазан. Калибр пули – 9 мм. В магазине осталось два патрона. Сколько всего было до момента использования оружия, установить не представляется возможным.

– Гильзы стреляные в разных местах, кусты вон поломаны, перемещался хаотично… – Гущин оглядел место происшествия. – Не по воронам же он палил, прежде чем дуло себе в рот сунуть. Тут борьба была, стрелял он в кого-то. Гильзы есть, а вот пули… – он двинулся вперед, стараясь не задеть поломанные кусты.

Деревья, деревья, мокрые стволы…

– Есть! – крикнул Гущин. – Пуля в стволе застряла.

Вокруг дерева засуетились эксперты.

– Обставлено как самоубийство, – хмыкнул Ануфриев. – Этот кровоподтек у него на животе… Знаете, откуда он? Его сбили с ног. А потом, когда он лежал на земле, коленом ему надавили на живот и засунули дуло пистолета в рот. На пистолете есть отпечатки?

– Смазанные, похоже, что его. Причем только на рукоятке.

– При вскрытии надо тщательно проверить раневой канал. В каком положении он находился, когда был совершен выстрел. Уверен, он не стоял, он лежал на земле.

– Выстрелов никто не слышал? – спросил Гущин.

– Свидетелей происшедшего нет, парк вечером практически пуст, – муровец потер подбородок. – На смотровой площадке никто ничего не слышал. Охрана на вилле приемов – тоже, тут приличное расстояние до нее. А наверху есть шашлычная, так вот хозяин ее вроде слышал поздно вечером какие-то хлопки. Но подумал, что это петарды пускают, тут на горах часто молодежь этим забавляется. Личность мы сразу установили – Жуковский Владимир Николаевич, права и техпаспорт у него в машине, из вещей, кажется, ничего не пропало. Только нет его мобильного. Искали везде, так и не нашли.

– Вы знаете, чей он родственник? – спросил Ануфриев.

– Да вроде как самого…

– Вроде как… ну, вы даете, майор.

– Да что-то не верится, – хмыкнул муровец. – Если бы самого Алексея Жуковского был родич, то… не на «фольксе» задрипанном ездил бы, а на «мерсе» или еще на чем покруче. У него в документах карта пластиковая – пропуск в его фирму, там он значится как менеджер всего-навсего. А родич самого Алексея Жуковского был бы каким-нибудь банкиром или директором…

– Потерпевший – младший брат Алексея Жуковского, – тихо сказал Ануфриев. – По нашим данным, у них были натянутые отношения. Но тем не менее он его родной брат. И это никакое не самоубийство. И убит он в тот самый вечер… в том самом месте… прошу это учесть, когда сам Алексей Жуковский находился здесь же, на Воробьевых горах, на вилле приемов. Вчера вечером там проводилось официальное мероприятие.

– А как потерпевший тут оказался? – спросил Гущин. – Ехал на встречу с братом? Может, тот его пригласил?

– Я не думаю, что потерпевший получил приглашение, мероприятие было… официальным, я же сказал. – Ануфриев поджал губы.

– Оружие чудное, – хмыкнул Гущин. – Где он только его взял? А может, это и не он тут палил? А в него?

– Нет, судя по всему, стрелял именно он. – Ануфриев присел на корточки, осматривая ботинки Жуковского. – Бегал, метался, как будто спасался от кого-то. И палил. Не попал вот только. А потом его настигли, сбили с ног и застрелили из этого «браунинга».

– Оружие чудное, – повторил Гущин. – Дай-ка еще на него взгляну. Выходит, что довоенный еще «браунинг»… Не наш… Номер, так… Все как положено. А это что тут с левой стороны на рукоятке?

– Выщерблинка. Считайте, что особая примета, – сказал эксперт. – Я ее осмотрел – она свежая.

– Свежая?

– То есть появилась… или сделана на рукоятке совсем недавно.

Сотрудники милиции вошли в офис Игоря Деметриоса в Калашном переулке в тот момент, когда он у себя в кабинете беседовал с женой Ермакова – Женей, которую про себя по старой памяти трогательно именовал Жабиком. Молодая женщина была сильно расстроена, а Деметриос, напротив, находился в самом приятном расположении духа. «Жабик Прекрасный» напомнил ему Лондон, тогдашнее чувство свободы, подхватившее его, как вихрь. Ах, как полезны порой бывают вояжи за границу!