Алексей Макеев - Одержимый

Надо сказать, что уже были в прошлом те времена, когда Гарик не старался скрывать своего могущества, когда он постоянно ходил по краю пропасти и сеял вокруг страх и ненависть. С некоторых пор он круто изменил свой образ жизни и сообразил, что гораздо выгоднее вписаться в приличное общество и действовать уже если не на полностью легальной основе, то, по крайней мере, прятать свои драконовские методы подальше от людских глаз. Надо сказать, что был он человеком неглупым и новый образ жизни ему удавался, хотя избавиться от своей старой репутации ему, конечно, не удалось. От одного взгляда его неподвижных, мутноватых глаз у людей душа уходила в пятки.

Теперь он предпочитал, чтобы даже в близком кругу его называли не Гариком, а Григорием Алексеевичем, род занятий в анкетах, если случалось их заполнять, указывал неизменно один – «бизнесмен», и водил дружбу со многими людьми, занимавшими в городе солидные должности.

К Меркулову Василевский благоволил, несмотря на то что ему давно уже не приходилось напрямую пользоваться его услугами. Впрочем, он никогда не забывал ни зла, ни добра, а прежде Меркулов не однажды помогал ему выбираться из щекотливых положений. Помогал и он Меркулову. А добрые дела, которые ты для кого-то делаешь, располагают тебя к этому человеку. Виктор Денисович отлично знал это нехитрое правило, когда звонил Бешеному Гарику. Оказывая благодеяние, этот беспощадный, расчетливый человек ставил его в положение должника, и этот факт был выгоден Василевскому не только материально, но и морально. Он снисходил до Меркулова, поднимаясь в собственных глазах. Это было не слишком приятно, но получать регулярные звонки с угрозами было еще неприятнее.

С Василевским они созвонились заранее. Встреча была назначена на семь часов вечера в загородном особняке Бешеного Гарика. Вряд ли это было сделано для того, чтобы лишний раз унизить Меркулова и заставить его кататься взад-вперед. Просто в любом случае Василевский думал прежде всего о собственном удобстве.

Пригород был погружен в сумрак. Возле солидных островерхих особняков горели золотистые фонари. За высокими заборами шла полнокровная, насыщенная жизнь, но допускали в нее только избранных. Сознание этого несколько скрасило Меркулову его плохое настроение.

Меркулов позвонил у глухих стальных ворот, его рассмотрели через видеокамеру и впустили. Молчаливый широкоплечий молодой человек в дорогом костюме проводил Меркулова в кабинет, где его дожидался Василевский.

Тот был уже в домашнем халате и тапочках и выглядел добродушным, усталым главой семейства, если только не смотреть при этом ему в глаза. Василевский только что отужинал, принял коньячку и теперь расслабленно курил сигару. С Меркуловым он поздоровался как с родственником, специально поднялся с кресла, похлопал по плечу, собственноручно плеснул коньяка в бокал.

– Давно не видались, – заметил Василевский, указывая гостю на свободное кресло. – Присаживайся. Передохни. А то все вертишься, наверное, как белка в колесе? Ну, правильно, пока получается, надо вертеться, бабки делать. Потом о тебе никто не позаботится. А ты нужное дело делаешь – людей из неволи вызволяешь. Так что никого не слушай, гни свое, понял? – он строго посмотрел на Меркулова поверх бокала.

Адвокат, собственно говоря, и не предполагал бросать свою профессию. Даже намека такого себе не делал. Он не хуже Василевского понимал, что вряд ли о нем кто-то будет заботиться на старости лет. Но возражать и вносить какие-то свои предложения не стал, дожидаясь, когда хозяин соизволит спросить о главном.

А тот, не торопясь, отхлебнул из бокала, насупился и пристально посмотрел на адвоката.

– Я тебе пенять не буду, что вспоминаешь меня, только когда хвост прищемят. Все мы так делаем. Так уж устроена человеческая природа. Бог нас, значит, такими создал. И я такой, и ты, и все остальные...

Он еще долго рассуждал о несовершенстве человеческой природы, и Меркулов терпеливо слушал, поддакивал и кивал. Он уже привык, что доморощенные «крестные отцы» обожают философствовать. Тут можно было только терпеть и слушать. Поток красноречия должен иссякнуть сам, иначе он превратится в смертельный водопад. Но на этот раз Василевский оказался не столь многословен, как обычно. Внезапно прервав свои рассуждения, он снова уставился на Меркулова и резко спросил:

– Так что у тебя стряслось? Наехал кто, что ли?

Меркулов, перегнулся и аккуратно поставил бокал на столик. Потом скрестил руки на колене и проникновенно произнес, глядя в глаза Василевскому: