Николай Леонов - Мент поганый

Как ни мучил себя Гуров на тренировках, как ни оглушал в тире, а прервать мыслительный процесс все-таки не удавалось, он постоянно вспоминал о родителях и жене. Почему-то все время всплывали ситуации, в которых он, Лев Гуров, был не прав, а порой и виноват, оказывался невнимательным, черствым, хамоватым. «Да что же это такое! – возмущался он. – Неужели я ничего хорошего в своей жизни не сделал? Не может такого быть!» Однако вспоминались только грубости и пакости. Хотелось позвонить маме и отцу, сказать, что любит, затем купить роскошные цветы и пригласить Риту в ресторан и весь вечер танцевать и украдкой целовать в висок.

Но у родителей в доме не было телефона, а когда маме удавалось застать Гурова дома, полковник говорил междометиями, вздыхал и обещал писать чаще. К Рите он раз или два в месяц наведывался, но ни в театр, ни в ресторан не приглашал, а оставлял в прихожей сумки с продуктами, которые добывали более современные и энергичные коллеги, спрашивал, не нужно ли чего, передавал постоянно отсутствующей Ольге привет и ретировался. Позже, сидя в разваливающемся «жигуленке», сыщик бормотал какие-то слова, но до слуха жены они, конечно, не доходили.

Полковник Гуров гулял по парку и вместо того, чтобы готовиться к предстоящей операции, просчитывать возможные варианты, почему-то прикидывал, сколько здесь соток. Сегодня даже закоренелые урбанисты начали интересоваться землей. Он был в этих вопросах полным профаном, начал было отсчитывать шаги, умножать, вскоре запутался и решил, что территория заповедного комплекса примерно равна гектару. К такому выводу он пришел не благодаря математике, а просто ему нравилось слово «гектар». Забравшись в дальний угол своего гектара, Гуров убедился, что никто его не видит, снял плащ и пиджак и, стараясь не особо мять брюки, занялся гимнастикой. Выполняя утомительные упражнения, он не считал, как это делают обычно спортсмены, а читал стихи, отдавая предпочтение Пушкину, и не оттого, что любил его больше других, а просто наизусть знал лучше. И так, начиная приседать, сыщик объявлял:

– Песнь о вещем Олеге.

Слегка приустав и отдышавшись, Лев Иванович продолжил изучение территории дома отдыха. Метрах в пятидесяти от главного корпуса было расположено одноэтажное светлого кирпича здание. Гуров зашел в полуоткрытые раздвижные ворота и оказался в прекрасно оборудованном гараже. Площадка была рассчитана на три машины, здесь же ремонтная яма, подъемник, за ними виднелись длинный оцинкованный стол, станки. На яме стоял сверкающий «Мерседес-290».

– День добрый! – громко сказал Гуров.

– Добрый, – ответили из-под машины, и из ямы вылез мужчина в аккуратнейшем, чистеньком комбинезоне, какие порой можно видеть в зарубежных фильмах.

Механик был немолод, лет пятидесяти, строен и худощав, с седыми волосами и бледным интеллигентным лицом.

– Здравствуйте, – он вытирал руки ветошью, смотрел доброжелательно. – Какие проблемы?

– Пустяки, – ответил Гуров, взглянув на сверкающие туфли, затем на белоснежную рубашку механика. – Хочу поменять роскошные восьмилетние «Жигули» на вашу развалюху.

– Можно обсудить. А доплату потребуете в валюте или согласитесь на рубли?

Механик придирчиво осмотрел свою белую ладонь, убедился, что она чистая, протянул руку, представился:

– Романов, Александр Сергеевич. Местный механик и прислуга за все.

– Гуров. Лев Иванович. Отдыхающий.

Они пожали руки и не понравились друг другу с первого взгляда.

Фамилия императора, имя и отчество – великого поэта, руки – карточного шулера, а взгляд – завязавшего алкоголика, думал Гуров.

Сын, племянник, скорее всего, зять. Плащ и костюм из Германии, туфли финские или шведские, определил Романов. И угадал: Гуров был одет в вещи, привезенные отцом. Тренажеры, сауна, массажисты, минимум спиртного. В общем, номенклатура последнего розлива, закончил свои размышления Романов и сказал:

– Очень приятно.

– Очень приятно, – кивнул Гуров, достал из одного кармана фляжку с коньяком, а из другого – два бумажных стаканчика.

Не спрашивая согласия, он сунул стаканчик в руку механика, разлил коньяк.

– Со знакомством, Александр Сергеевич.

Романов взглянул на часы, время для коньяка было неподходящее, но пожал плечами и выпил. «Я ошибся, – думал Романов, – парень не родственник и не функционер, слишком свободен и развязен. Журналист».

Фляжка, стаканчики и темп были фирменным номером Гурова. Человек, прилюдно выпивающий с утра, да еще с первым встречным, не воспринимается всерьез. Хотя такая домашняя заготовка для данного индивида может оказаться и грубоватой.