Евгений Сартинов: Убит по собственному желанию

— Вот дура баба!

Сказал свою реплику и прокурор.

— Что может быть между вами общего? Вы же дочь профессора Львовского университета, а этот ваш Михальчик — пастух безграмотный! Он вон, по-русски-то с трудом говорит!

— Я его люблю. И он меня тоже.

Прокурор махнул рукой.

— Ладно. Продолжайте.

Глава судейской тройки спросил:

— Вы подтверждаете свои показания, Олеся Коновалова? Вы и в самом деле убивали кого-то из Вороновых? — спросил судья.

— Да, старуху, младенца и этого парня на кровати.

Судья поморщился.

— Ну что ж. Никто вас за язык не тянул. Приговор мы огласим через полчаса.

Спустя полчаса в том же зале судья монотонно зачитывал приговор.

— … По закону военного времени приговорить обоих к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.

Еще через пятнадцать минут они стояли у стены во дворе комендатуры и целовались, жадно, ненасытно, до перехвата дыхания.

— Я не жалею ни о чем, коханая моя. Я ради тебя…

— И я, и я, любимый ты мой…

Вскоре рабочие, шедшие на завод на вторую смену, услышали из-за забора комендатуры длинную, грохочущую очередь. Никто не понял, что произошло, взрывы и выстрелы в Кривове звучали часто, рядом и полигон, да и в самом заводе была так называемая подрывная площадка. Так что этими звуками кривовцев было не испугать. Только к вечеру из ворот комендатуры выехала телега. На ней было что-то не очень объемное, прикрытое старым брезентом. И только когда дунул ветер, он чуть задрал тряпку, и одинокий прохожий увидел две пары босых, не очень чистых ног.

В это время в изоляторе КПЗ женщина непонятного возраста с суровым лицом нянчила заходящую криком дочку расстрелянной парочки.

— Ну-ну, что ты так кричишь, тебя уже ведь покормили сегодня?

— Акимовна, а дети ведь не один раз в день едят, а каждые два часа, — ехидно заметила одна из её соседок.

— А я откуда знаю? Я их никогда не рожала и не нянчила. Дай-ка еще рожок.

Она сунула в рот девчонки марлю с нажеванным хлебом, и та, почувствовав, что это пища, жадно начала сосать эту искусственную грудь. Акимовна этот энтузиазм одобрила.

— Ишь ты, как старается, как наяривает. Здоровая девка, активная. Заберу, я, наверное, ее себе, пусть у меня растет.

— Это зачем тебе на старости лет такая обуза, Акимовна? — поразилась подруга. — Тут думаешь, одной как бы выжить, а ты еще этот камень на шею вешаешь.

— Дура ты, Ленка. Это не обуза, это будущее мое. Ешь, ешь, малая. Кушай, расти.

— Так ты её точно, удочеряешь, Зоя Андреевна Акимова? — в который раз спрашивала Виктория Петровна.

Акимовна была решительна и сурова.

— Да. Право имею. Разве нет?

Доктор пожала плечами.

— Ну да, имеешь. Срок ты отсидела, судимость снята, можешь жить где угодно.

— Так что, заберу я ее себе? — Настаивала Акимовна.

— Ладно, бери. Сейчас я оформлю все бумаги. Нам меньше хлопот. Кстати, какое ты ей дашь имя?

— Какое может быть для неё имя? Только одно — Воля.

Наше время.

Этот день начался для старшего оперуполномоченного уголовного розыска майора милиции Ивана Михайловича Мазурова необычно. В девять часов утра в его кабинет вошла грузная, рослая женщина. Лицо ее, несмотря на массу прожитых лет, сохранило черты привлекательности. Правильный, чуть вздернутый вверх нос, большие, темные глаза, густые темно-русые волосы с изрядной сединой. Что было необычно, так это большой, поперечный шрам на правой щеке.

Увидев посетительницу Мазуров, несмотря на свой изрядный уже возраст и звание майора, встал. Высокий, широкоплечий, с длинным, чуть опущенным вниз носом, с густыми черными усами и столь же черной, без единого седого волоска шевелюрой, Иван Михайлович был уже ветераном в своем непростом, оперском деле. Это был не просто жест вежливости, не при каждой женщине Иван Михайлович вставал. Попадали в этот кабинет такие дамы, что и женщинами их назвать было сложно. Но эта просто заставляла встать одним своим появлением.

— Сиди, Иван Михайлович, сиди, — голос у гостьи был мощным, как у ротного старшины, чуть хрипловатым, но все же с женскими интонациями. — Я тоже сяду. Разговор есть, длинный разговор.

— Присаживайтесь, Воля Александровна.

— Не ожидал меня увидеть в своем кабинете?

— Нет. Никак не ожидал.

— Ну, по крайней мере, честно сказал. За то тебя и уважаю. Но пришлось вот и мне в ментовку по своей воле прийти. Вот как жизнь может все перекувыркать. Ты ведь у нас в городе, Иван Михайлович, пропащими занимаешься?