Иван Сибирцев - Золотая цепочка

— И много вы с Шиловым расторговали?

— С килограмм приблизительно. На том и кончилось дело.

Зубцов усмехнулся и покачал головой.

— Ваша сестра, Елизавета Ивановна Гущина, прилетела сюда не за свежим товаром?

— К товару она никогда не прикасалась. И вообще не спрашивала, откуда у меня деньги. — Глеб покосился на Настю, заговорил торопливо: — Да и не сестра мне она. А как бы вам сказать… подруга, словом. — Он снова посмотрел на Настю, договорил для нее: — Не звал я ее сюда. Прилетела, потому что перестал ей писать. А здесь на Николая Аристарховича нацелилась. Только пустой номер получился. Уехала вчера ни с чем.

Совсем близко за окном пулеметной очередью прострочил вертолет. Блеснула и растаяла в мареве гремучая черная стрекоза.

Настя очнулась от оцепенения, будто слепая, нащупала пальцами замок сумочки, открыла ее, достала косынку, по-струшечьи затянула узлом под подбородком, не глядя ни на кого, спросила:

— Вы позволите мне уйти?

Зубцов виновато посмотрел на нее, затоптался на месте, сердито шаркнул себя рукой по лбу и сказал:

— Конечно, Настя, конечно…

Настя поднялась медленно и осторожно, на мгновение ресницы ее дрогнули, взгляд коснулся Глеба. Глеб рывком подался к ней, но ресницы Насти опали. Она повернулась спиной и тихонько побрела к двери.

Кашеваров проводил ее взглядом, зачем-то расправил лацканы пиджака и с ухмылкой сказал Зубцову:

— Так испаряется и тает романтический флер… И обнажается скотское естество во всей наготе. — Он кинул испепеляющий взгляд на Глеба и продолжал патетически: — Каков ловкач! Я — старый воробей, и то чуть не склевал эту мякину. Писать о нем хотел в своих сибирских этюдах. Он за сребреники иудины душу свою готов заложить и дьяволу, и любому бронтозавру преступного мира. Ей-же-ей, Анатолий Владимирович, кабы сам не слыхал, нипочем бы не поверил. Фантасмагория! Тайные анналы с купеческими сокровищами. Прямо-таки гангстерская шайка. Приказы, слежка. Мафия! Коза ностра! И не менее того!

— Великий артист! — Зубцов пристукнул рукой по столу, давая выход раздражению и, не глядя на Кашеварова, продолжал, обращаясь к Карасеву: — Это что, кличка? Вы встречались с ним?

Зубцов смотрел на Глеба, но даже и не видя Кашеварова, чувствовал, как напряжен Степан Кондратьевич. Заскрипел стул, Кашеваров двинулся к двери.

— Слыхал только от Шилова, что он щедрый к друзьям, ну и беспощадный, само собой. А кто он, где, каков из себя, понятия не имею.

— Шилов знает его?

— Вроде бы. Хотя не уверен. Между ними скорей всего есть еще промежуточный человек.

— Шилов не намекал вам или, может быть, вы почувствовали, не появился здесь Великий артист?

Глеб удивленно посмотрел на Зубцова:

— Да что вы! Разве этакий деятель сунет свою голову в петлю. Он за деньги «негров» наймет или на испуг поймает дурака вроде меня…

— Значит, нет его здесь, в Октябрьском. А где я могу встретиться с Шиловым? — Зубцов сел на стул рядом с Глебом.

— Между прочим, Шилов был мне все-таки другом… Где он сейчас, не знаю. Но уверен, не в поселке. Хотя и недалеко, в тайге, видно. Находил меня, когда я был нужен, спрашивал, какие новые люди появляются у Аксеновых.

— Про меня вы доложили ему? — спросил Кашеваров.

— Сообщил, конечно.

— И что же он?

— Сказал: «Этот старый хрен мне, как рыбке зонтик…» Как я понимаю, приберегал он меня для решающего удара.

— Вы все честно сказали, Карасев?

— Все. — Глеб вздохнул. — Теперь мне уж все равно. По правде сказать, я сам хотел прийти сюда. — Он помолчал, вдруг слабо улыбнулся Зубцову и признался с явным облегчением: — Вообще-то… Не поверите, но я рад, что уже здесь, в милиции, словом, что позади все. Я ведь мог и до высшей меры допрыгаться… А так… Отработаю, что отмеряют. И вернусь к людям, со своим билетом вернусь. Может, и она простит…

Зубцов пошел по комнате, рассуждая вслух:

— Значит, Великий артист предпочитает загребать жар чужими руками, оставаясь в шапке-невидимке. — Анатолий остановился перед Глебом, устало заключил: — Что же, гражданин Карасев Глеб Владимирович, я вынужден взять вас под стражу.

Глеб тяжело поднялся с места, обреченно шагнул навстречу явившемуся на звонок Зубцова сержанту.

Кашеваров проводил его безучастным взглядом:

— Порок наказан, торжествует добродетель… Что же, Анатолий Владимирович, спасибо за наглядный урок. Мне пора.

— Степан Кондратьевич, не хотите со мной навестить Аксеновых?

Кашеваров искоса посмотрел на Зубцова, пошевелил губами, словно пережевывая что-то, медленно застегнул пиджак и сказал с натянутой улыбкой: