Георгий Вайнер: Умножающий печаль

— Моя мудрость, великий царь, короче жизни ночной бабочки. И богатство наше мнится нам как сон. Проснулся — и черепки кажутся золотом…

— Не прибедняйся, Мидас, — я не пришел разорять твою землю, и дань мне твоя не нужна. Я властвую над половиной мира, и всадник за год не объедет границы моих владений… — Он говорил с хриплым придыханием. Сейчас ему должно быть тридцать три года. Древний, изможденный старик. Желтые редкие пряди на бугристой в шрамах голове, ужасные язвы на лице.

— Что привело тебя к нам, царственный стратег? — спросил я, глядя в землю.

Мне было боязно-больно смотреть на него.

— Я возвращаюсь домой. Я покорил Бактрию и занял половину Индии. — Он протянул мне руку и сжал горячечными пальцами мою ладонь. — Спасибо тебе, мудрый Мидас, что ты согласился с миром пропустить мою армию домой, в Македонию. Если бы ты отказался, мне пришлось бы разрушить твое царство, тебя убить и быстрее пройти к Понту. У меня нет времени…

Я молча поклонился, а он тихо сказал:

— Я умираю, Мидас…

Не мог я унизить великого героя лживыми утешениями — я почтительно и скорбно молчал.

— Мой славный родитель царь Филипп Македонский когда-то говорил мне, что твой отец, смиренный и тихий государь Гордий, владел секретом мира… На ярем повозки, везущей его на коронацию, навязал он удивительный узел, секрет которого сообщил ему орел — вестник богов. Ни одному из смертных не удалось развязать этот узел — в нем тайна бессмертия. Гордий умер, не стал развязывать узел смерти, который открыл бы ему вечность. Но он не мог не сказать этого секрета тебе, своему сыну. Спаси меня, Мидас! Я не хочу умирать, я молод, я нужен миру, я его воля и ум! Я сила мира! Только я могу спасти мир от подступающей тьмы дикости!

— Великий господин, вели слугам поднять тебя! Я хочу показать тебе магический узел, чтобы ты поверил в искренность моих слов.

Я сопроводил его под священный шатер, где на беломраморных плитах стояла рассохшаяся, источенная древоедами, почерневшая от старости повозка. А псы мои расселись у входа в шатер, смотрели, слушали.

Круглый коричневый узел с человеческую голову размером, связанный из старого коричневого вервия, истончившегося, сбившегося в кудели, со множеством торчащих по сторонам концов, узелков и завязок.

— Мой отец Гордий умер, когда я был младенцем. Он не мог объяснить мне секрет бессмертия. А никому, кроме меня, он не захотел доверить тайны, ибо владеющий этим секретом становится сильнее меня — ребенка-царя…

— Почему же он сам не воспользовался великим тайным знанием? — хмуро спросил Александр.

— Он любил меня больше своей жизни и хотел дать этот небывалый дар мне. Я думаю, он надеялся, что я сделаю больше его. Время принадлежит позжеродившимся…

— Но он и тебе не передал этот дар! — с досадой крикнул царь.

— Гордий надеялся, что я сам догадаюсь и открою для себя тайну бессмертия. В молодости я пытался это сделать…

— А потом?

— А потом я понял, что мне оно не нужно. Я не хочу жить вечно. Я уже стар, и я бы со счастьем отдал для твоего исцеления эту тайну. Но я не знаю ее — моя мудрость и богатство бессильны…

Александр долго, пристально смотрел на магический Гордиев узел, потом спросил меня:

— Знаешь, брат мой, что лучше богатства и мудрости?

И, не дожидаясь ответа — он им не интересовался, он ему был не нужен, — выхватил из ножен короткий бронзовый меч, мерцающий искрами от острой наточенности, надсадно крикнул:

— Сила!..

Он рубанул старый веревочный узел наискосок, поперек изношенных связочек, и толстый коричневый шар распался на куски, а из сердцевины полетели пыль, прах, моль, слепые бабочки.

Александр покачнулся, силы покинули его, я подставил плечо, он тяжело навалился на меня, сбивчиво, с всхлипом сказал:

— Мидас, боги посмеялись надо мной! Сначала они мне дали все, о чем я просил их в молитвах и мечтах… А теперь я понял, что беспокоил их глупостями…

Он закашлялся, из горла его черной струей хлынула кровь.

— Мне страшно, Мидас, — прошептал, захлебываясь, неустрашимый Александр. — Я отхожу… Или это мир погибает?

— Александр Игнатьич!.. Александр Игнатьич! — заполошно кричала Надя. — Сафонов звонит — у вас перекрыта линия. «Бетимпексовцы» обстреляли машину, в которой ехала Марина Сергеевна… Она ранена…

Марина была убита сразу, одной пулей. Я это понял, пока бежал к ним. Она лежала поперек дороги, и в ее позе была стылая неподвижность, окончательная.