Саймон Керник: Смертельный бизнес

В день осады в Харингее стояла жуткая жара. Было душно. Мы торчали там уже целый час. Дом с заложниками был окружен со всех сторон. Вдруг, без всякого предупреждения, преступник появился в окне, выходящем на улицу. Обнаженный выше пояса, он держал в руке пистолет. Это был довольно крупный мужчина с пивным животиком и вытатуированным на груди орлом. Он крикнул что-то из-за стекла, потом открыл форточку и, высунув голову, стал опять кричать что-то, но по-прежнему невразумительно. Я находился на улице за машиной в десяти ярдах от этого сумасшедшего. Еще один полицейский сидел пригнувшись рядом со мной. Он был лет на пятнадцать старше меня, и его звали Ренфрю. Помню, пару лет спустя он вышел на пенсию, после того как его полоснули «розочкой» по лицу, когда он пытался разнять дерущихся в баре. Ренфрю сквозь зубы проклинал парня, взявшего заложников. Была бы его воля, он бы наверняка уже пристрелил его. А почему бы и нет? Какая миру польза от наркомана, который в своей жизни сделал скорее больше зла, чем добра? Но Ренфрю был профессионал. И, как большинство копов, он никогда не забывал о пенсии, а потому он никогда не сделал бы ничего, что могло бы негативно сказаться на его карьере. У меня же в те дни еще оставались какие-то идеалистические убеждения. Я не думал о пенсии. Я думал о жене этого ублюдка и двух его детях, запертых в доме с непредсказуемым маньяком.

Я слышал все, что говорили по рации те, кто руководил операцией. Старший офицер приказал не стрелять, переговоры еще не закончились. «Не сводите с него глаз, но не стреляйте», — повторил он.

И вдруг наш сумасшедший поднял пистолет и прицелился в нашу сторону. Старший офицер что-то прошипел в моем наушнике, но я не разобрал слов. Казалось, что подозреваемый вот-вот спустит курок. Я знал, что ему не достать меня оттуда, где он стоял. У меня было хорошее прикрытие, а он слишком сильно накачался, чтобы метко стрелять, но я все равно нервничал. Нервничал и злился. Этот урод просто бравировал своей силой, зная, что мы будем стоять как беспомощные пугала, не смея преступить установленные для подобных ситуаций правила. Эта мысль стала последней каплей.

И я выстрелил из браунинга. Два раза. Пули попали мужику в грудь, одна задела сердце. Вскрытие подтвердило, что любая из них привела бы к летальному исходу. Думаю, он умер мгновенно, еще до того, как ему оказали первую медицинскую помощь.

Мне предложили пройти курс психологической реабилитации. Я согласился, потому что догадывался, что если не соглашусь, получится, что мне наплевать на то, что я убил человека. Не думаю, что этот курс принес мне какую-то пользу, в основном потому, что мне действительно было совершенно наплевать на то, что я убил его. По правде говоря, я был доволен собой. Преступник хотел убить меня, но я оказался первым. Психологу, конечно, я ничего такого не сказал. Наплел ему про то, как мне искренне жаль, что, выполняя свой долг, я отнял жизнь у человека. Думаю, именно это от меня и хотели услышать.

Потом было служебное расследование и я давал показания. А после того как выяснилось, что пистолет парня был всего лишь пугачом, прошел слух о том, что дело может дойти до следствия. Меня отстранили от выполнения служебных обязанностей на два месяца, хорошо хоть зарплату не урезали. На второй день расследования, выходя из участка через боковую дверь, я столкнулся с гражданской женой убитого и ее братом. Она плюнула мне в лицо и назвала убийцей, а ее брат съездил мне по уху. Один из моих напарников вмешался и предотвратил драку, но этот случай научил меня двум вещам. Во-первых, никогда не надеяться на поддержку людей, которым пытаешься помочь. Политики лучше других знают, как недолговечна любовь избирателей: сегодня они возносят тебя на пьедестал, а завтра низвергают с него, осыпая проклятьями. Во-вторых, вообще ни от кого не ждать поддержки. В этом мире нужно привыкнуть к тому, что ты всегда сам по себе.

Официально мне так и не было предъявлено обвинение в убийстве тридцатитрехлетнего Дарена Джона Рида (который, как выяснилось, проходил у нас в качестве обвиняемого по двадцати девяти делам, девять из которых были связаны с насилием, из них четыре — в отношении его жены), хотя могло быть и иначе. Я был отстранен от всех операций с использованием огнестрельного оружия, мне запретили иметь табельное оружие, и мое продвижение по карьерной лестнице резко замедлилось. Я сделал вывод, что с преступностью выгодно иметь дело, только если ты сам преступник.