Рут Ренделл - С любовью насмерть, Дун...

Когда раздался телефонный звонок, Берден подскочил. Он поднял трубку и передал ее Уэксфорду. Уэксфорд заговорил, и Берден сразу понял, что это опять была информация, ничуть не проясняющая обстоятельства дела.

— Да, — ответил Уэксфорд, — спасибо, очень благодарен. Понятно. Ну, что ж поделаешь… Да, спокойной ночи.

Он повернулся к Вердену:

— Звонил Эгхем, тот, который занимается почерками. Он говорит, что надписи на книгах могут, конечно, принадлежать руке Друри. Печатные буквы подделать невозможно, об этом речи не идет, но Эгхем говорит, что для восемнадцатилетнего юноши надписи были сделаны слишком уверенной рукой, и если бы их писал Друри, следовало бы ожидать, что с годами его рука станет еще тверже и почерк определеннее; последний же образец, который он представил, дает совершенно противоположную картину. Есть еще один факт, который говорит в его пользу. Я взял пробу с колес его «форда», и хотя окончательных результатов экспертизы еще нет, ребята из лаборатории уверены, что с момента, когда машина была куплена, Друри ни разу не ездил на ней по грязи. На протекторе были обнаружены только следы песка и пыль. Ладно, давай пить чай, Майк.

Берден указал в сторону двери кабинета, где томился Друри.

— Нальем ему чашечку, сэр?

— Господи, да конечно, — сказал Уэксфорд. — Говорил же я тебе, тут у нас не Мексика. Ничего другого не дают.

На фотографии Маргарет Годфри была в числе девочек, сидящих в первом ряду на каменной скамейке; она была в центре. Девочки во втором ряду стояли, положив руки на плечи сидящих. Уэксфорд посчитал, — их было двенадцать. Снимок, сделанный Дайаной Стивенс, был очень четким и ярким и, несмотря на то, что с тех пор прошло много лет, фотография не потускнела и не смазалась, и лица не потеряли своей выразительности. Уэксфорд постарался воссоздать в памяти то лицо на сырой земле и снова вернулся к его изображению на школьном снимке в залитом солнцем саду. Он долго, с растущим интересом, всматривался в снимок.

Лица у девочек были веселые, они улыбались. Все, кроме Маргарет Годфри.

Она сидела с отрешенным видом. У нее был очень высокий лоб, широко расставленные глаза смотрели без выражения; губы сомкнуты, а уголки рта чуть заметно приподняты; и в том, как она смотрела в камеру, было что-то от неуловимой улыбки Джоконды Леонардо. В этом лице под безмятежным спокойствием прочитывалась какая-то тайна. «Девочку с детства не баловала судьба, — размышлял Уэксфорд, — на ее долю выпали испытания, от которых ее подружки были избавлены». Но горький опыт детских лет не оставил следов страданий и унижений на ее лице, на нем застыло выражение умиротворенности, покорности бытию.

Школьная форма не вязалась с ее обликом, ей больше подошло бы длинное платье с высоким воротником и с пышными рукавами. Ее волосы, тогда еще не подстриженные и не завитые, как на последнем снимке, мягко обрамляли лицо, спускаясь по обе стороны от пробора полукруглой линией к вискам, как два блестящих крыла.

Уэксфорд взглянул на сидевшего напротив него затихшего Друри. Затем снова принялся рассматривать фотографию, заслонив ее ладонью от Друри, чтобы тот не видел. Когда в кабинет вошел Берден, он застал Уэксфорда склоненным над школьным групповым портретом. Его чай давно остыл.

Было почти три часа ночи.

— К вам мисс Типпинг, — сказал Берден.

Уэксфорд выбрался из потонувшего в солнечных лучах густого сада, положил сверху на снимок папку и сказал:

— Хорошо, пусть войдет.

Джанет Типпинг оказалась полненькой, крепкой девушкой. Волосы ее были высоко зачесаны и взбиты, и вдобавок густо залеплены лаком. Из-под начеса на них смотрело глупое лицо, в глазах были недоверие и неприязнь. Она мельком взглянула на Друри, при этом тупое выражение ее лица ничуть не изменилось.

— Нет, я его не узнаю, — сказала она. — Ну и вообще, это же давно было.

«Не двенадцать же лет назад, — подумал Берден, — прошло ведь всего четыре дня».

— Может, я его обслуживала. То есть я хочу сказать, что я многих кого обслуживаю, посетителей у нас много, все ребята к нам ходят пить пиво…

Друри умоляющими круглыми глазами смотрел на нее, не отрываясь, в надежде, что в ее утомленном, сонном мозгу его красноречивый взор зажжет искорку памяти.

— Слушайте, я вовсе не хочу, чтобы из-за меня кого-нибудь повесили, — сказала она.