Рут Ренделл - А ты пребудешь вечно

Короткое лето святого Луки распространило свою славу по крайней мере еще на один день. Живые изгороди были нежного золотисто-зеленого цвета, а в палисадниках домов еще не почернели от мороза хризантемы и многолетние астры. Старость года надвигалась элегантно.

К ферме вела усыпанная опавшей листвой узкая дорожка, над которой нависала живая изгородь из камнеломки. Изредка позади этой пушистой массы возвышались сосны, и там, где на их стволы падало солнце, они были окрашены в розовато-коралловый цвет. Длинное, низкое, каменное, покрытое шифером здание стояло в конце этой дорожки, по большая часть этого каменного сооружения, увитого диким виноградом, скрывалась под пламенеющим багрянцем его листьев.

— Словно в каком-нибудь романе Пруста, — тихо сказал Уэксфорд.

Ссылка на Пруста осталась незамеченной для Вердена. Он смотрел на мужчину, который выходил из-за дома, ведя за собой рослого гнедого мерина.

Уэксфорд вышел из машины и подошел к нему:

— Мы приехали чуть пораньше, мистер Суон. Надеюсь, мы не причиняем вам неудобств?

— Нет, — сказал Суон. — Мы вернулись раньше, чем предполагали. Я собирался объезжать Шерри, по это дело может подождать.

— Это инспектор Берден.

— Как поживаете? — сказал Суон, протягивая руку. — Какие приятные солнечные деньки, правда? Не возражаете, если мы пройдем в дом?

Он был, безусловно, необыкновенно красив. Хотя Берден не мог бы сказать, в чем заключался секрет его красоты. Айвор Суон оказался ни высоким, ни маленьким, ни темным, ни светлым, и глаза его были того неопределенного цвета, который осторожно называют серым. Черты его лица трудно назвать очень правильными, его худощавая фигура не отличалась атлетическим сложением. Но он двигался с особой мужской грацией, полной томного ленивого обаяния, и ощущалась в нем какая-то особая привлекательность, немедленно приковывавшая к нему внимание.

Его голос был мягким и красивым, говорил он медленно и четко. Казалось, что в его распоряжении сколько угодно времени, и он всегда откладывал назавтра то, что не хотел делать сегодня. Было ему, как решил Верден, года тридцать три или тридцать четыре, но не слишком наблюдательный человек мог бы легко принять его и за двадцатипятилетнего.

Оба полицейских прошли вслед за ним в помещение, напоминающее то ли прихожую, то ли кухню, где над аккуратными рядами сапог для верховой езды и охоты висели пара ружей и рыболовные снасти.

— Кроликов не держите, мистер Суон? — спросил Уэксфорд.

Суон покачал головой:

— Я отстреливаю их или пытаюсь сделать это, когда они забредают на мою землю.

В кухне две женщины занимались чисто женским делом. Младшая, некрасивая темноволосая девушка, готовила нечто такое (горы овощей, банки со специями, яйца и мясной фарш, которые занимали весь кухонный стол, — все шло в дело), что Берден шовинистически считал одним из тех неаппетитных блюд, которые были характерны для континентальной европейской кухни. Стоя на почтительном расстоянии от крутящейся мясорубки и разлетающихся брызг, миниатюрная, похожая на куколку блондинка гладила мужские рубашки. Пять или шесть рубашек уже были выглажены и по крайней мере столько же еще оставалось. Берден заметил, что она с особой тщательностью следила за тем, чтобы избежать горизонтальной складки под кокеткой той рубашки, которую сейчас гладила. Ошибка, которую всегда допускали неосторожные или неаккуратные женщины и из-за которой тот, кто надевал такую рубашку, стеснялся снимать пиджак.

— Добрый день, миссис Суон. Разрешите оторвать вас на несколько минут?

Розалинда Суон с ее короткой озорной стрижкой напоминала девочку, и ничто в ее лице или поведении не говорило о том, что восемь месяцев назад она потеряла своего единственного ребенка. На ней были белые колготки и розовые туфли с пряжками, но Берден определил, что женщина одного с ним возраста.

— Я люблю сама гладить выстиранные вещи моего мужа, — объявила она тоном, который Берден описал бы только как веселый, — да и разве может Гудрун придать им тот неповторимый вид, который придает прикосновение рук жены, не правда ли?

По своему богатому опыту Берден знал, что, если у какого-то мужчины роман с другой женщиной и в присутствии той, другой, женщины его супруга кокетничает больше, чем обычно, и говорит глупости, они с той женщиной машинально обмениваются взглядами, полными отвращения к болтовне жены. У Вердена не было никаких оснований предполагать, что Гудрун была для Суона чем-то большим, чем просто служанкой, — ее явно нельзя назвать красавицей, — по, услышав слова миссис Суон, он автоматически взглянул на Айвора Суона и Гудрун. Служанка не поднимала глаз, а взгляд Суона был устремлен на свою жену. Он смотрел на нее признательным, любящим взглядом и, по-видимому, не находил ничего неподобающего в ее словах.