Михаил Михеев - Поиск в темноте

Вешалка на болтиках…

Все, что я увидела за сегодняшний день, весь облик Бориса Завьялова, его отношение к дочери — все это рождало у меня стойкое ощущение протеста против того жестокого предположения, которое мы сделали, услышав от гардеробщика про эту полоску кожи, прикрепленную двумя болтиками к воротнику.

У нас не было ни одного явного, точно уличающего факта, мы хватались за каждую случайную деталь. Были подозрения, я цепляла их одно за другое, пока на конце цепочки не оказалась судьба голубоглазой девочки, которая на многие годы — если не навсегда! — может потерять отца.

Мне не хотелось быть колесом, которое раздавит ее жизнь, но и свернуть в сторону я уже не могла.

«Тетя Женя, вы придете к нам в гости?»

Нет, милая девочка, в гости к твоему отцу если и придут люди, то незнакомые, чужие люди, но только не я!…

Петр Иванович, удивленный моей необычной задержкой, осторожно постучал в дверь, я сказала: «Да, да!» — он заглянул, встретил мой взгляд и погасил улыбку.

— Я там ваших беляшей принес, — сказал он. — По дороге случайно купил.

Мне уже было известно, как «случайно» попадались ему по дороге мои любимые мясные беляши, — конечно, ходил сам за ними к ЦУМу, где на площадке перед магазином торговали всяческими пирогами из термосов шустрые толстощекие буфетчицы, в белых халатах, натянутых поверх болгарских дубленок.

Я сбросила свою слишком теплую водолазку и надоедливые, назойливые джинсы. Натянула домашний халатик и уютные замшевые тапочки. В ванной комнате вгляделась в зеркало, попробовала проиграть на лице одно из выражений «все хорошо, все хорошо!», но ничего не получилось.

Петру Ивановичу разглядеть мое настроение не составило труда.

Я молча запивала горячим кофе свежие беляши, а Петр Иванович прихлебывал из чашечки свой жиденький чаек и тоже помалкивал. Он догадывался, что у меня что-то не так. И хотя лично знал полковника Приходько и не один год, однако точно понимал, что такое служебная дисциплина, и никогда не любопытствовал по поводу моей «нетовароведческой» работы. Так и сейчас, помочь мне чем-либо, каким-то советом он, понятно, не мог, а ободряющие похлопывания по плечу сам не терпел.

Он вышел на мое настроение с другого боку.

— Я был постарше вас, когда стал милицейским очеркистом, — начал он задумчиво, как бы сам с собой, но вслух, — и вскоре убедился, насколько мы, да и не только мы, а все так называемое культурное население планеты, беспомощны в лечении своих общественных недугов. Человек — существо мыслящее и эмоциональное, прогнозирование его поступков и проступков — задача, не имеющая однозначного решения. Появившиеся криминология и криминалистика были и остаются весьма приблизительными науками. Единственную заслугу, скажем, нашей советской криминалистики я вижу в том, что она внесла какой-то порядок в определение проступка, в его оценку. Криминалисты подсчитали — и, на мой взгляд, довольно точно — число всяческих наказуемых проступков, насчитали их двести шестьдесят девять и составили Уголовный кодекс РСФСР. Получился каталог проступков, если хотите — ценник, по которому и определяется плата за каждое то или иное нарушение установленного порядка, или иначе — Закона. Виновника наказываем либо материально, либо лишением свободы. Мы ставим себе в заслугу, что отказались от наказаний плетьми или розгами, так сказать, благородно не оскорбляем человека действием, однако зло по-прежнему пытаемся лечить злом, зная, что это плохой метод лечения, особенно для запущенных нарушителей. Для оправдания часто вспоминаем Маркса и Ленина, однако ничего своего так и не придумали.

— А можно здесь вообще что-либо придумать?

— Это вы меня спрашиваете или интересуетесь тем, что говорят криминалисты?

— Что говорят криминалисты, я и сама знаю. Как-никак — пятерку получила в школе по этому предмету.

— Да ну? — деланно удивился Петр Иванович. — Тогда вы знаете здесь столько же, сколько ваши бывшие преподаватели.

— А психология?

— При чем тут психология? Психологи знают не больше криминалистов. Они то и дело друг на друга показывают.

— Ну не скажите! — заступилась я.

— Я все-таки — эмпирик! — отмахнулся Петр Иванович. — Все проверяется фактами, практикой. И если ваша психология вкупе с криминалистикой сумеют убавить Уголовный кодекс хотя бы на одну статью, я первый на коленях покаюсь в своем заскорузлом недоверии к сим великим наукам.

— Неужели вам, — продолжала я нападать, — за все время, пока вы занимались, да и занимаетесь, милицейскими делами и видели просчеты нашего правопорядка, неужели вам ни разу не приходили в голову какие-либо эмпирические выводы?