Алексей Макеев - Театр одного убийцы

– И что, этот трюк с револьвером действительно использовался во время спектакля? – поинтересовался Гуров, думая о том, насколько реально было бы убить Левицкого в начале третьего акта из «нагана», задействованного в постановке во время второго. Но ответ Парфенова удивил его.

– В том-то и дело, что нет! – всплеснул руками реквизитор. – Режиссеру-постановщику в конце концов надоели новаторства Бельцева. К тому же и покойный Левицкий их не одобрял. И перед генеральной репетицией зама от участия в спектакле отстранили, а от большинства его нововведений напрочь отказались. Вот так!

– Значит, револьвер во время спектакля должен был лежать в кабинете Воронцова? – поинтересовался сыщик.

– А вот этого мне знать не положено, – развел руками Парфенов. – Может, он и должен был там лежать. Может, лежит до сих пор. А может быть, Владимир Владимирович его уже в музей вернул. Сразу после генеральной репетиции. Вы сыщик, вы и узнавайте. А я чем мог, тем Марии помог!

– Значит, вы не верите в вину Строевой? – Гуров, собравшийся уже уходить, обернулся к реквизитору.

– Только дурак так думать может, – буркнул Парфенов, опустив глаза. – Она, конечно, женщина вспыльчивая и в морду любому может запросто дать. Но зачем ей кого-нибудь убивать? У нее вон вы есть! Если понадобится приструнить какого-нибудь нахала, то лучше вас этого никто не сделает.

Неожиданно Гуров почувствовал душевную теплоту по отношению к старому реквизитору. И дело было даже не в сказанных им словах о Марии. Этот бирюк, о котором никто ничего толком рассказать не мог, оказался неплохим человеком. По крайней мере, сыщик не сомневался в его честности и искренности.

А нелюдимость Парфенова только усиливала чувство симпатии, возникшее в душе Гурова. Этой чертой характера они были похожи. Оба сдержанные, скрытные, не любящие пускать кого бы то ни было в свою жизнь. Правда, Гурову в отличие от реквизитора приходилось вмешиваться в чужую!

– А скажите, Иван Денисович… – Сыщик остановился в дверях. – В каких отношениях были Воронцов и покойный Левицкий?

– Мне сложно об этом судить. Я предпочитаю находиться в стороне от интриг, а поэтому не так много знаю о внутренней жизни театра, – пожал плечами Парфенов. – Но художественный руководитель был человеком тяжелым. Он не так уж долго проработал в театре. Однако если и есть человек, с которым он тут не успел поругаться, так это я. Левицкий не выбирал выражений и мог накричать даже на директора.

– Вы слышали, как они ругались? – немного недоверчиво поинтересовался Гуров.

– Да, было однажды, – недовольно поморщился реквизитор. – Как раз во время генеральной репетиции Воронцов за кулисами упрекнул Левицкого в пристрастном отношении к Марии, вашей жене. А тот наорал на Владимира Владимировича и сказал что-то о том, что если директор еще будет вмешиваться в творческий процесс, то сильно об этом пожалеет.

– Вот как? – удивился сыщик. – И чем обосновал свою угрозу Левицкий?

– Не знаю, – покачал головой Парфенов. – Я и это-то услышал совершенно случайно. А к дальнейшему разговору и вовсе не прислушивался. Меня он никак не касался.

– Ладно, – усмехнулся Гуров. – Спасибо за информацию!..

Гуров вышел со склада реквизита, раздумывая над неожиданным поворотом событий. И неожиданность его была не в появлении в деле новой фигуры. На это как раз и рассчитывал сыщик! Но вот о том, что новым действующим лицом разыгравшейся в театре трагедии станет Воронцов, Гуров как-то и не подозревал.

После разговора с Парфеновым сыщика насторожило то, что директор театра умолчал о хранившемся у него в кабинете боевом оружии. Воронцов не мог не знать, что худрук был застрелен именно из револьвера. Свиридов постарался сделать все, чтобы об этом услышала каждая собака!

Сейчас, раздумывая над всеми этими фактами, Гуров пожалел, что не узнал у жены о том, в какое время по ходу пьесы она могла держать револьвер в руках. Но если учесть, что выстрелить из «нагана» должны были во втором акте, то в дальнейшем необходимость в револьвере отпадала. И это удивительным образом сочеталось со временем убийства.

Гурова по вполне понятным причинам заинтересовала степень причастности Воронцова к убийству Левицкого.

Предполагалось, что любой здравомыслящий человек в подобной ситуации бросился бы проверять наличие револьвера в сейфе. И то, что Воронцов умолчал о нем во время предварительных допросов, могло говорить о трех вещах. Либо «наган» спокойно лежал на своем месте, и тогда наличие на орудии убийства отпечатков пальцев Марии становится почти невозможно объяснить, либо директор не был здравомыслящим человеком и не подумал о возможном исчезновении оружия. Либо, наконец, сам Воронцов был причастен к убийству худрука!