Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие

– Почему же, – возразил Лесогоров, – бывает. И вообще, Никита, в жизни все бывает, даже такое, что ты себе и представить-то не можешь.

Он слушал Колодного вполуха, потому что, во-первых, все эти слова и резоны Никита уже неоднократно излагал и на репетициях, и в частных беседах, а во-вторых, потому, что ему куда интереснее было наблюдать за окружающими. Кто с кем пришел, кто с кем общается, кто, что и сколько пьет. Колоссальный материал для статей! Вот промелькнула актриса, о которой в последнее время много говорили в связи с тем, что она якобы выходит замуж за своего партнера по съемкам в последнем фильме, однако кинодива появилась в обществе своего официального бойфренда, известного спортсмена. Артем пожалел, что у него нет с собой фотоаппарата. А вот телеведущий популярнейшей программы, бродит между столиками совершенно пьяный в обнимку с известным дизайнером, не скрывающим своих гомосексуальных пристрастий. Интересно, это просто так или что-то означает? Господи, как же ему надоел этот Колодный со своими попытками сделать собственную роль более удобной и выпуклой! Но приходится терпеть ради удовольствия бывать здесь, клуб-то закрытый, просто так с улицы не придешь, нужно иметь карту члена «Киномании» или прийти вместе со счастливым обладателем такой карты. У Никиты Колодного карта была.

– Я не могу отыгрывать надуманные страдания, – продолжал зудеть ему в ухо актер, – я не понимаю, как на них реагировать. Слушай, Темка, ну пусть у Зиновьева будет другой повод для депрессии: банкротство, рейдеры, измены жены, неизлечимая болезнь – все, что угодно, но только правдоподобное и реальное, иначе и зритель не поймет, и актерам играть трудно. Да и поведение жены Зиновьева, и подозрения в ее адрес станут более оправданными, если, например, речь пойдет о том, что у нее есть другой мужчина. Подумай, Тема!

Артем хмыкнул. Станет он переделывать самое зерно пьесы, как же! Лев Алексеевич Богомолов как раз и уцепился за идею виновности Зиновьева в смерти престарелой матери, потому что вся ситуация с матерью превратилась в обстоятельство жизни Зиновьева, в такое обстоятельство, с которым он не смог справиться. И эта идея оказалась близка и интересна Богомолову, он строил на ней весь спектакль. Но Лев Алексеевич бывал не на каждой репетиции, иногда репетиции вместо него проводил Сеня Дудник, которому идеи Колодного нравились и который поддерживал все предложения актера по внесению изменений в текст пьесы. Потом приходил Богомолов и эти изменения запрещал. Конечно, Дудник сам достаточно молод, поэтому страдания шестидесятилетнего Зиновьева ему непонятны, и он вставал на сторону Никиты, но теперь все иначе. Теперь спектакль доводит до конца Семен Борисович Дудник, на нем вся ответственность, и режиссер отыграл назад. Конечно, куда он теперь денется! Артем-то не дурак, они со спонсором такой договор придумали, при котором автор может в любой момент сорваться и забрать пьесу из театра. А театр и пикнуть не посмеет, денежки-то не театральные, а спонсорские, так что автору при расторжении договора даже неустойку платить не придется. И отныне Семен Борисович будет автору пьесы в задницу дуть, а о том, что раньше он соглашался с Колодным, и думать забудет. И зря Никитка старается, не выйдет у него ничего.

К их столику то и дело подходили мужчины и женщины, многих из них Артем узнавал и был бы совсем не против, если бы они присели к ним, ему хотелось знакомств, связей, разговоров о кино и шоу-бизнесе, ему отчаянно хотелось быть в центре, в гуще этого манкого и притягательного мира, но Никита только пожимал им руки, целовался, перебрасывался парой слов и снова возвращался к пьесе «Правосудие». Лесогоров скосил глаза на соседний столик, за который в этот момент усаживалась мрачная и явно только что поссорившаяся пара: режиссер, недавно прогремевший фильмом в жанре фэнтези, и его, как говорят, гражданская жена, победительница какого-то конкурса, не то красоты, не то вокалистов. Вот бы послушать, чего они не поделили…

А Колодный между тем все говорил и говорил:

– Сегодня в драматургии сплошь дурацкие надуманные ситуации, это якобы новизна и продвинутость. Твоя пьеса будет выгодно отличаться, потому что она про нашу повседневную жизнь, и ее будут смотреть с удовольствием. Ты совершенно гениально ущучил, Артем, что спрос на абстракцию и условность, на эдакий псевдомодерн уже проходит, люди хотят читать и смотреть про самих себя, а все почему? Потому что жизнь стала нравственно тяжелой, сложной, и люди ищут моральные ориентиры, маяки в непростых житейских ситуациях. Так что твою замечательную пьесу надо избавить от всего, что нетипично, и тогда она заиграет и станет хитом. Ты же помнишь из русской литературы: типический человек в типических обстоятельствах. А твоя история про мать Зиновьева и реанимацию – нетипическая, она все портит. Ты пойми, мне неудобно в этом тексте, мне твоего Зиновьева совсем не жалко, и зрителю его жалко не будет. А я же утверждаю в первом акте, что мне его стало жалко! Я просто не смогу быть достоверным, я не понимаю, как это играть.