Эд Макбейн: Будни

Дженеро моргнул.

Уиллис нависал с револьвером в руке над распростертым Хэмлингом, держа наготове наручники. Он набросил одну манжету на кисть парня, затянул ее потуже. Затем, не церемонясь, рывком поднял на ноги Хэмлинга, развернул его, завел другую руку за спину и защелкнул вторую манжету.

Дженеро забыл дышать.

Дэнни Гимп был стукачом, выдававшим себя за домушника. Это понятно. Его профессия требовала, чтобы он принадлежал к преступному миру.

Вообще-то Дэнни не был домушником, хотя его арестовали и осудили за кражу со взломом в городе Лос-Анджелесе, штат Калифорния, еще в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Очень болезненный с детства, он поехал на Запад подлечиться от хронической простуды. В баре на Ла Бреа подсел к гуляющей компании, и один из новых дружков попросил проводить его домой и подождать, пока тот возьмет из заначки несколько купюр, чтобы продолжить веселье. Они проехали по Стрипу мимо ла Сьенеда и оба вошли через черный ход в дом. Дружок оставил Дэнни на кухне, а сам прошел в спальню и вскоре вернулся с несколькими стодолларовыми бумажками. А также с ожерельем из бриллиантов и рубинов стоимостью в 47 500 долларов. Лос-Анджелесская полиция их уже ждала. Собственно, стоимость ожерелья Дэнни узнал именно от полиции, которая очень любезно сообщила ему эти сведения. Гимп все пытался объяснить судье. Он также сообщил, что в детстве болел полиомиелитом и является фактически инвалидом и что тюрьма отнюдь не будет способствовать поправлению его здоровья. Судья участливо выслушал его и приговорил Дэнни и всех его вновь обретенных друзей к пяти годам заключения. Дэнни никогда ни с кем из этой компании не разговаривал больше, хотя сидел с ними в одной камере. Главного дружка убил через год негр-гомосексуалист, воткнув ему в горло кухонный нож, заточенный до остроты бритвы в слесарной мастерской. Негра-гомосексуалиста осудили за убийство и отправили на электрический стул. Гимп отбывал срок, занятый размышлениями о превратностях судьбы и вышел на свободу, имея только одну профессию – подсадной утки. Он бывший зэк. Если не верить бывшему зэку, то кому тогда верить?! Такое убеждение бытовало в преступном мире, и Дэнни Гимп был ему очень благодарен. Время от времени он продавал подслушанные разговоры полиции по договорной цене. Профессия приносила совсем неплохой доход.

Карл Капек позвонил Дэнни после обеда и договорился около пяти встретиться с ним в парке. День уже клонился к вечеру. Они сидели на скамейке и смотрели на гувернанток, везущих в колясках свои сокровища, на компанию мальчишек, разбивающихся на футбольные команды, на маленькую девочку, медленно бредущую по извилистой тропинке и волочащую за собой сачок. При этом она так внимательно смотрела себе под ноги, как это могут делать только маленькие девочки, напряженно размышляющие о самых жгучих проблемах бытия.

– Белинда, говоришь? – переспросил Дэнни.

– Да, Белинда.

Гимп чихнул. Он все время простужался, заметил Капек. Наверное, старел.

– А что за Белинда, не знаешь, да?

– Чего бы я тебе звонил?

– Черномазая?

– Да.

– Так сразу я не вспомню, – Дэнни снова чихнул. – Зима скоро, ты видишь?

– Это не так плохо, – заметил полицейский.

– Это кошмар, – возразил Дэнни. – Зачем тебе эта телка?

– Она ограбила моряка.

– Как ты стал меня ценить! – саркастически усмехнулся стукач.

– Она была не одна.

– С парнем?

– Да. Заигрывала с моряком в баре на Семнадцатой, позвала его с собой. Проводила его к напарнику, а тот нокаутировал парня.

– Напарник тоже черный?

– Нет, белый.

– Белинда, – задумчиво произнес Гимп. – Я знал когда-то одну Белинду. Единственная женщина, не обращавшая внимания на мою ногу. Это было в Чикаго. Я ведь когда-то жил в Чикаго. У меня там остались знакомые. Белинда Коласковска, полька. Красивая, как картинка – волосы светлые, глаза голубые, сиськи – во! – проиллюстрировал Дэнни руками, но потом немедленно спрятал их опять в карманы. – Я ее как-то спросил, чего она связалась с таким, как я. Это я о хромоте. Она сказала: «Как это, с таким, как ты?» Я посмотрел ей в глаза и говорю: «Ты понимаешь о чем я, Белинда?» А она: «Нет, не понимаю. О чем ты, Дэнни?», а я: «Я ведь хромой, Белинда». А она: «Правда?» и улыбнулась. Никогда не забуду эту улыбку, клянусь Богом! Если доживу до ста лет, и тогда буду помнить, как она мне улыбнулась тогда в Чикаго. Я в тот день мог милю пробежать. Я мог олимпийский рекорд побить! – Дэнни покачал головой и снова чихнул. Неожиданно сорвалась с места стая голубей, наполнив воздух шумом крыльев. Они взмыли в небо и, развернувшись, опять спланировали на землю к скамейке, где сидел старик в потертом коричневом пальто и бросал им крошки.