Эд Макбейн - Протяни ребятам руку

– Да, сэр.

– И как ты мог так чертовски сглупить?

– Не знаю, сэр.

– Мы связались с автобусной компанией, – продолжал Фрик. – Автобус, который был на углу в два тридцать, – ведь ты указал это время, Дженеро?

– Так точно, сэр.

– Так вот, автобус, бывший в это время на углу, оказался автобусом №8112. Мы разговаривали с шофером. Он не заметил ни мужчины, ни женщины в черном.

– Но я видел его. Или ее, сэр.

– Никто не сомневается в правдивости твоих слов, Дженеро. Нельзя требовать от шофера, чтобы он запоминал всех, кто входит и выходит из его чертова автобуса. Во всяком случае, нам придется начинать с нуля. И все по твоей глупости, Дженеро. Ну почему ты оказался таким недотепой?

– Не знаю, сэр. Должно быть, я был слишком потрясен.

– О Боже, временами я жалею, что не стал актером или кем-нибудь в этом роде, – пожаловался Фрик. – Ну ладно. Можешь идти. Не унывай, Дженеро. Выше голову!

– Есть, сэр.

– Ну, иди.

– Есть, сэр. – Дженеро отдал честь и поспешил покинуть кабинет капитана, благословляя свою счастливую звезду за то, что никто не узнал, что перед тем, как найти сумку, он выпил два стакана вина в мастерской Макса Мэнделя. Фрик какое-то время сидел за столом, тяжело вздыхая, затем вызвал лейтенанта Бернса и приказал ему отправить сумку в лабораторию, когда тот сочтет нужным. Бернс ответил, что сейчас же пошлет кого-нибудь за сумкой.

Фотография сумки лежала на столе перед Нельсоном Пайатом.

– Да, сумка наша, вне всякого сомнения. Кстати, великолепная фотография. Это вы фотографировали?

– Вы имеете в виду лично меня? – спросил Мейер Мейер. – Нет, не я. Это фотографировал полицейский фотограф.

– Ну, это точно наша сумка. – Пайат откинулся в своем вращающемся кожаном кресле, которое стояло в угрожающей близости к стеклянной стене. Кабинет находился на четвертом этаже административного здания Международного аэропорта. Здание возвышалось над взлетными дорожками аэропорта, гладкая поверхность которых сейчас тонула в потоках дождя. – Черт бы побрал этот дождь, – пожаловался Пайат, – так вредит делу.

– Разве вы не можете совершать полеты в дождь? – поинтересовался Мейер.

– Мы-то можем запросто. Мы можем совершать полеты почти в любую погоду. Но захотят ли лететь пассажиры, вот в чем загвоздка. Как только начинается дождь, билеты возвращают пачками. Приходится отменять полеты. Все боятся. – Пайат покачал головой и опять начал изучать фотографию сумки. Это была глянцевая фотография размером 8,5 на 11. Сумка была сфотографирована на черном фоне. Фотография была действительно великолепная. Название компании и ее лозунг светились на ней, как неоновая реклама.

– Так в чем же провинилась эта сумка? Какой-нибудь грабитель воспользовался ею для своих инструментов или что-нибудь в этом роде? – спросил Пайат, рассмеявшись своей шутке, и обвел взглядом Клинга и Мейера.

Клинг ответил за обоих:

– Не совсем так, сэр. Какой-то убийца использовал ее, чтобы избавиться от части расчлененного трупа.

– Части?.. А, понятно. Да, это не очень приятный сюрприз. Пожалуй, не будет способствовать популярности нашей компании. – Он задумался. – Хотя, кто знает? – Опять замолчал, что-то прикидывая в уме, и спросил: – В газетах об этом что-нибудь появится?

– Едва ли, – ответил Мейер. – Слишком много крови. Публике нужна сенсация, что-то вроде изнасилования или исчезновения какой-нибудь экстравагантной красотки. В этой истории пока что не просматривается ничего такого. Для прессы это довольно скучно.

– Мне пришло в голову, что эта фотография сумки на первой странице какой-нибудь популярной газеты лишний раз напоминала бы людям о нашей компании. Такой рекламы и нарочно не придумаешь. Кто знает, может быть, такая реклама оживила бы наши дела.

– Возможно, сэр, – проявляя терпение, поддержал его Рассуждения Мейер.

Если Мейер мог похвастаться добродетелями, то главной из них, несомненно, было терпение. В каком-то смысле с этой добродетелью он был рожден или, по крайней мере, получил ее вместе с именем. Дело в том, что его отец был большим любителем розыгрышей. Это был шутник, который находил удовольствие в том, чтобы ошарашить гостей, собравшихся за поминальной иудейской трапезой, сообщив им под конец, что они съели молочное блюдо. Да, он был насмешник и балагур по натуре. Но в конце концов, сама жизнь сыграла удивительную шутку с этим непревзойденным насмешником. После того, как он оставил далеко позади тот возраст, когда любящие отцы способны в умилении вытирать носы и менять пеленки у своих отпрысков, а его жена фактически миновала тот значительный в жизни каждой женщины период, который предпочитают загадочно именовать началом новой жизни, к их обоюдному замешательству обнаружилось, что она беременна.