Лоуренс Гоуф - Случайные смерти

Фрэнк поставил машину в подземном гараже, кварталов за шесть от гостиницы, въехал задним ходом, а затем оторвал передний номерной знак. Позже он свинтит номера с другого автомобиля и поменяет их. Использовать «корвет» было рискованно, но если подумать, то во всем, что делаешь в жизни, есть доля риска — случается ведь, что человек подавится куском бифштекса и умрет. Что же теперь делать — голодать? Нет, просто тщательнее пережевывать пищу, не суетиться. Вырабатывать осмотрительность.

Фрэнк собирался наездить мили три, не больше. Аккуратно, не торопясь. Останавливаясь на красный свет и прочее. Каждый дюйм проезжать так, будто он чей-то дедушка.

Он спустился по Робсон-стрит к Баррард и повернул направо. Отель был крупный — сотни три номеров. Главный подъезд выходил на Хорнби-стрит, но имелся и боковой — с Робсон. Фрэнк не был в городе уже несколько лет, но эту улицу помнил хорошо. Хорнби стала солнечнее и гораздо милее, чем прежде; старое здание суда — теперь картинная галерея — стояло в глубине. К тому же во время ленча здесь обычно пристраивалась стайка секретарш из соседних башен с конторами, которые подставляли себя солнечным лучам на белых гранитных ступенях или отдыхали на травке. Женщины были в основном молодые и привлекательные. Из тех, что в свободное время едят йогурт, курят и изучают мужчин в толпе, стараясь угадать, на сколько тянет их банковский счет.

У самых ступенек был припаркован белый «БМВ», возле которого примостился симпатичный парень на складном металлическом стульчике за фанерным столом, продавец лотерейных билетов.

Фрэнк подошел к машине, подергал дверцу. Заперта. На столике лежала написанная от руки табличка — доходы от лотереи шли на новый спортзал для местной команды регби. Билеты были по тридцать пять баксов штука. Парень за столиком спросил, не хочет ли Фрэнк купить билет.

Фрэнк ответил:

— Чего ради я стану платить, когда запросто смогу спереть бесплатно.

Улыбка на лице у паренька стала несколько неуверенной, но не исчезла. Фрэнк любил путешествовать налегке. Он явился в город в чем был, отправился в ближайший магазин Ральфа Лорана и спустил почти целую тысячу из Ньютовых денег. Не то чтобы он предпочитал одеваться у Ральфа, просто магазин был удобно расположен, потому и пришелся кстати. Но теперь из-за его одежды этот лопух не принимает его всерьез.

Фрэнк сказал:

— Думаешь, я шучу? Смотри-ка.

Он вскрыл замок отмычкой. Справился минуты за три. Паренек разинул рот. Фрэнк залез в машину. Ножничками для ногтей зачистил пару проводков. Соединил их, и мотор «БМВ» заработал. Фрэнк вылез из машины — меньше пятнадцати секунд. Он сказал:

— Неплохо, а?

Парень сглотнул.

— Вы полицейский?

— Служба безопасности. В основном заявки от предприятий. Тебя когда-нибудь грабили?

Парень покачал головой. Фрэнк сказал:

— Дерьмовые твои дела, потому что это значит — хочешь ты того или не хочешь, — что у тебя и украсть-то нечего.

И пошел прочь. Парень спросил, как выключить мотор. Фрэнк не ответил.

В отеле он поднялся в свой номер, вымыл руки, развалился на колоссальной кровати и стал глядеть в телевизор, стараясь не думать о секретаршах — любительницах йогурта и о том, как они задирали юбки, подставляя ноги солнцу. Через некоторое время он задремал. Когда проснулся, шел седьмой час. Выбился из нормального распорядка. После Лос-Анджелеса? Вряд ли, полет продолжался всего три часа, да и оба города находились в одном часовом поясе. Фрэнк разделся, принял душ, побрился, высушил волосы и оделся: коричневые брюки, рубашка с узором из палых листьев, галстук цвета ржавчины. Можно было подумать, что он зарабатывает на жизнь, читая лекции в школе искусств, а не выколачивая из людей обещание заплатить должок — и поживее. Он проверил, на месте ли бумажник и расческа, и спустился на лифте в бар.

За пианино сидела толстуха с голубыми волосами. Она довольно сносно пела песенки Билли Холидей, особенно если учесть, что эти дамы никогда и рядом-то не стояли. Фрэнк облокотился на стойку и заказал «Поли Герл». Бармена, который смешивал ему одиннадцатичасовый мартини, не было. Теперешний, вечерняя смена, был выше ростом и представительнее, в черных узких брюках, белоснежной рубашке и красных подтяжках; надо всем этим красовалась красная же бабочка, оставшаяся, вероятно, с Рождества. На золотистом пластмассовом прямоугольничке, пришпиленном к рубашке, черными буквами было выведено его имя — Джерри. Судя по движениям, он страдал радикулитом. Блестящие черные волосы были зализаны назад, и ворот рубашки слегка пожелтел от дряни, которой он их смазал. Левый глаз закрывала черная повязка, и он хромал.