Фридрих Незнанский: Африканский след

«Сволочи… суки…» — Плетнев прошипел это едва слышно, но тот, которого звали Колян, видать, отличался тонким слухом, и его пудовый кулак немедленно обрушился на затылок Антона. В глазах на мгновение потемнело, и в тупом бессилии он уже сам выматерился вслух, позабыв об этих мальчишках, с явным восторгом наблюдавших теперь этот ночной спектакль, нарушивший однообразие их существования.

«Попались бы вы мне, гады, тогда… там… Да хотя бы лет пять назад!.. — вот о чем думал он, пока лапы Коляна, вцепившиеся Плетневу в плечо, грубо, бесцеремонно и зло, словно он был не живым мужиком, а неодушевленной куклой, волокли его по полу прочь из детской спальни. — Нет, не пять, год… год назад… Да знали бы вы, сволочи, что бы я с вами сделал!..»

О том, что и от Коляна, и от его дружка он отбился бы и сейчас, может, и не с той ловкостью, о какой теперь только мечталось, но отбился, если бы… Нет, об этом думать сейчас было нельзя. Но все равно перед Антоном в бессчетный раз за последние годы мелькнуло возникшее словно ниоткуда, мертвое, навеки искаженное маской боли лицо Инны… И вслед за тем — их крошечная, когда-то светлая и уютная, а теперь превратившаяся в грязную нору квартирка, потемневшие, засаленные стены, не далее как нынешним — или теперь уже вчерашним — утром ставшие свидетелями очередного тяжкого плетневского похмелья…

И вновь лицо Инны: на этот раз живое, смеющееся, сверкающие сапфировым огнем глаза, опушенные темными ресницами, золотистые локоны, рассыпавшиеся по плечам…

Боль, родившаяся от этих не отпускавших его, кажется, ни на минуту воспоминаний, как всегда, была столь непереносимо сильной, что другой боли — от продолжавших сыпаться на него ударов отмороженного охранника Коляна — он почти не чувствовал, просто фиксируя их сознанием, как будто вот так унизительно, жестоко и с наслаждением били не его, а кого-то постороннего, кому Плетнев помочь был не в силах.

Да так оно и происходило на самом деле, ибо помочь себе он и впрямь уже не мог, не мог даже просто пожалеть, как жалеют, например, выброшенную на улицу после смерти хозяина собаку. Он в этом смысле давно уже ничего не чувствовал. Даже в те случавшиеся все чаще дни, когда выныривал очередной раз из отвратительного ему самому запоя в тяжелое серое похмелье и долго лежал на скомканной, провонявшей потом постели, глядя в потрескавшийся желтый потолок. Все вокруг было в эти моменты мутным, расплывчатым, тошнотворным. Он знал: если сейчас преодолеть эту неустойчивость, заставить себя выбраться из постели и доползти до кухни, там найдется еще пара глотков пойла, после которых станет легче. И все равно не торопился это сделать, абсолютно равнодушный к тому, что требовало от него собственное тело, до сих пор не желавшее мириться с тем, что сделалось вместилищем выгоревшей дотла души…

— Кончай, Колян, загнется еще…

Его сознания достиг голос охранника, пытавшегося остановить Коляна, только что отвесившего Плетневу очередной пинок, которого тот почти не почувствовал. И ответный смешок этого отморозка:

— Не боись, Мишаня, ни х… ему не сделается, они, суки, маньяки эти, живучие, гады!

Но пинать Антона все-таки перестал.

— Брось… — неуверенно проговорил Мишаня. — Менты вот-вот заявятся, увидят, как ты его… того… Вони не оберешься!

— Да они его сами покрасивше моего уделают! — Колян снова ткнул ботинком Плетнева, неподвижно лежавшего на полу в углу тесной комнатенки без окон, куда охранники доставили поверженного Антона волоком. — Они этих маньяков…

— Думаешь, маньяк?.. — В голосе Мишани звучала нотка сомнения.

— А кто ж он, по-твоему?! — с неожиданной злобой рявкнул Колян. Второй охранник ответить ему не успел.

Проклятое слово пробилось наконец в сознание Плетнева и моментально острый, словно бритва, спазм сжал его гортань. Резко крутанувшись на полу, он ухитрился перевернуться на спину, судорожно глотнул воздуха. Оба парня умолкли и замерли от неожиданности. И в образовавшейся тишине где-то за стенами дома послышался далекий вой милицейской сирены.

Должность начальника отделения милиции испокон века считалась среди милицейских не чем иным, как трамплином перед решающим карьерным прыжком и давалась заполучившим ее счастливчикам одновременно со следующим по протоколу званием полковника или подполковника. В самом крайнем случае — майора… Далее, в несомненно светлом будущем, просматривалась еще одна руководящая должность в районном УВД, а для особо везучих, с нужными связями, бери выше: МУР, например, а то, чего доброго, и какой-нибудь департамент МВД… У полковника Виталия Ивановича Никитина все было совсем не так.