Ежи Эдигей - По ходу пьесы

Знаю, что этот ребенок вас не интересует. Говорю о нем потому, что припоминаю теперь следующий случай. Полный контраст. Взрослый мужчина. Травма ноги в голеностопном суставе. Сказал, что упал с лестницы. Типичная истерия. Может, слегка ушибся, но повреждения сустава не было. О вывихе и речи быть не могло. Да, помню, потому что разозлился на него. Нога не распухла, следов ушиба или других повреждений — никаких, а этот тип в истерике, не позволяет к нему притронуться, уж так, дескать, больно. Такие случаи встречаются. Как-то раз привезли к нам пациента, которого в Кампиноской пуще укусила змея. Студент-биолог. Характерная ранка, и нога распухла, как обычно при этом бывает. Ввели ему сыворотку.

На этой же машине привезли и виновницу укуса, змею. Оказалось, что она неядовитая, обычный уж. Студент знал про симптомы, которые бывают после змеиного укуса. Остальное сделала истерия.

Случай, которым вы, пан капитан, интересуетесь, мне представляется точно таким же. Человек слегка ушиб ногу. Может, когда-нибудь и вывих у него был. Началась обычная истерика. Никаких процедур мы не делали. Я на ощупь определил, что кости и суставная сумка в полном порядке. Даже опухоли не было. Чтоб успокоить больного, дал ему каких-то капель, кажется валерьянки, на ногу поставил компресс. Забинтовал, и мнимый больной отправился домой. По лестнице сам спустился. Как только оказали помощь, боль прошла. С истериками всегда так.

Раз, по вашему мнению, пан капитан, то, что я сказал, настолько важно, я охотно дам показания. Хорошо, в десять часов утра, у пана прокурора Ясёлы на улице Сверчевского. Нет, спасибо, официальная повестка не нужна, с утра у меня нет дежурства».

«…нет, пан капитан, я ни слова вам не скажу. Хватит с меня. Умершего не воскресить, а живым мои показания могут только повредить. Правда, сразу после случившегося я рассуждала иначе, но теперь все заново продумала. Вижу, что во всей этой трагедии виноват только один человек, это я сама. Я многое б отдала, даже жизнь, чтоб искупить то, что сделала. Увы, прошлого не воротишь. Я официально заявила пану прокурору Ясёле, что не выступлю свидетелем на суде и не согласна, чтобы мои следственные показания вошли в число доказательств по делу.

Вы утверждаете, что мои показания могут иметь решающее значение для освобождения мужа и для самой его жизни? Потому я и отказываюсь их давать. Я и так виновата в одной смерти. Не хочу брать на совесть вторую.

Вы говорите, пан капитан, что Ежи сидит безвинно и что не он подменил пистолет? Но ведь до сих пор вы с прокурором утверждали совсем противоположное. Откуда столь внезапная перемена?

Не знаю, можно ли вам верить? Может, это какая-нибудь милицейская уловка, чтобы вытянуть из меня нечто такое, что мужа окончательно погубит. В последние месяцы я много перестрадала и многое поняла. Теперь я другими глазами смотрю на человека, который сидит в камере и ждет суда. Даже если на нем вина, ее надо разделить между нами обоими.

Хорошо, я верю вашему слову. Я ужасно была бы рада, если б то, что вы сказали, оказалось правдой, а не только вашим предположением. Пожалуйста, задавайте вопросы.

Конечно, я помню все, что произошло двадцать восьмого сентября. С утра был скандал с мужем. Опять он без всякого повода к чему-то придрался и довел дело до ссоры. Обоим надо было в театр, на репетицию, но мы порознь вышли из дома и сели в разные трамваи. В театре я, кажется, сказала товарищам, что причина моего плохого настроения и нервного состояния — опять скандал дома. Не помню, кому это говорила. Быть может, мои слова были обращены сразу к нескольким. Фамилий называть не буду.

Дома за обедом настроение было как в семейном склепе. Муж ни словечка не произнес. Даже с детьми не разговаривал. Я не могла этого выдержать и после обеда ушла из дома. Где была? Для дела это совершенно неважно. Скажу лишь, что примерно в половине пятого мы с Марианом Зарембой были в актерском клубе, на Уяздовских аллеях. Я была голодна, потому что к обеду почти не прикоснулась, а играть на пустой желудок мне не хотелось.

Мы что-то заказали. Что именно — не помню, думаю, это не имеет значения. Во всяком случае, что-то вкусное и горячее. Только для меня. У Мариана была склонность к полноте, и во второй половине дня он выпивал всего лишь чашечку кофе.

Помню, что за обедом я глянула на часы, а Заремба меня успокоил, что время еще есть, можно не спешить, что он сам отвезет меня в «Колизей».

Я спросила, с чего это перемена в планах. Мариан ответил, что идет в театр по просьбе Зигмунта. Висняк решил удивить его новым толкованием роли Ружье. Заремба хохотал, предчувствуя, какой скандал устроит по этому поводу Летынский. Мариан прекрасно понимал, чего стоит Висняк как актер. Был уверен, что самостоятельная трактовка роли Ружье вразрез с режиссерским замыслом Зигмунту славы не принесет. Но Мариан питал непонятную слабость к приятелю. Вытягивал его из разных передряг, в которые Висняк беспрерывно попадал, и во всем ему уступал. И на этот раз обещал, что приедет в театр, что будет в зале во время спектакля. Хорошо знаю, что Зарембе это было не с руки, потому что он работал над ролью в новом фильме. Готовил что-то на телевидении и, вместо того чтобы терять время в «Колизее», ему следовало сидеть дома и учить роль. А что получилось?