Николай Леонов - Трудно украсть бога

Он меж тем улыбался ей и радовался тому, что она пришла.

– Я звал тебя. Хорошо, что ты пришла. У меня для тебя кое-что есть. Ты должна это забрать.

Матрена с ужасом смотрела, как он делает к ней шаг и протягивает руку. Она поворачивалась, чтобы бежать, и тут весь дом в один миг вспыхивал страшным пламенем. Он горел так, как горел, наверное, в последние мгновения своего существования. Матрене казалось, что вот так и должен выглядеть ад. Она уже ничего не видела, кроме огня, и просыпалась от ужаса, вся в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем.

В следующий раз она видела себя на пепелище своего дома. Было уже лето. Вокруг пели птицы и стрекотали кузнечики. Сквозь черную землю кое-где пробивались зеленые ростки. Она стояла снова на том месте, где был центр ее избы, и снова слышала, как ее зовут.

Только на этот раз звали ее из-под земли. Матрена пыталась затыкать уши, чтобы не слышать навязчивый шепот, но это не помогало. Они хотели, чтобы она что-то забрала у них, и не собирались отставать от девочки. Она пыталась убежать с пепелища туда, где жила сейчас. Но, подняв глаза от обгорелой земли, не могла узнать местность. Все вокруг было такое же обугленное и одинаковое. Тут она снова просыпалась от страха.

А недавно к Юрию в ее сне присоединилась чудесная золотая женщина. Матрена точно знала, что это была сама Матерь Божия. Она являлась на пепелище и призывала прийти туда и найти ее образ. Она всегда выглядела по-разному. То это был прозрачный силуэт, в котором невозможно было разглядеть реальные черты. То источающая золотое сияние женщина из плоти и крови, черты которой почему-то напоминали Матрене ее собственную мать. А иногда она говорила с ней прямо с иконы, и тогда девочке казалось, что она чудесным образом видит прямо сквозь земную твердь и точно знает, где именно нужно искать икону.

Так продолжалось долго. Последние месяцы она не помнила ни одной ночи, в которой не было бы какого-нибудь странного и страшного сна. Так что Матрена теперь мало спала по ночам. Однако усталое тело требовало своего, и после работы в саду утомленная девочка не заметила, как задремала прямо на скамейке возле нагретой солнцем стены дома.

Она снова оказалась на пепелище, посреди остатков своей избы. И снова взгляд ее будто проникал сквозь землю. Там, в глубине, она видела сверкающую драгоценность, переливающуюся золотыми и пурпурными красками. Из-за сияния она не могла разобрать, что это такое, но и так уже догадывалась, что это та самая икона, которую привез из далекого Царьграда Юрий.

На этот раз она не убежала, а подошла поближе, чтобы получше рассмотреть скрытое сокровище. И тогда услышала голос, который, казалось, исходил из глубины:

«Ты должна рассказать о том, что видишь, епископу и градоначальнику. Пусть они отправят людей на это место и найдут меня. Ты покажешь им, где копать. Не молчи больше, иначе болезнь, которая не оставляет тебя, так и будет с тобой до конца твоих дней».

Матрена упала на колени и принялась разрывать невидимую землю руками, забыв, что все это она видит во сне и ей это не поможет.

Праскева позвала дочь со двора – ей нужно было, чтобы та принесла воды. Но в ответ ничего не услышала. Подождав немного, она повторила свой окрик. Поняв, что ответа не будет, вышивальщица вытерла руки о рушник и вышла во двор.

Вокруг было тихо, и дочь она увидела далеко не сразу. Только обойдя вокруг дома, Праскева увидела, что ее Матрена лежит на земле, возле стены дома, и пустыми глазами смотрит в пространство перед собой. Мать кинулась к ней, подняла, начала гладить по голове, трясти и звать по имени.

Какое-то время Матрена болталась у нее в руках, как большая тряпичная кукла, и даже не моргала. Потом вдруг ее тело содрогнулось, она глубоко и судорожно вздохнула, будто тонувший, наконец вынырнувший из-под воды.

Она начала часто моргать и кашлять, будто и правда наглоталась воды. Только потом, немного придя в себя, она наконец уцепилась за плечи матери и принялась сбивчиво и хрипло рассказывать ей свои страшные сны, которые теперь были полны угроз и требований. Ведь она так долго скрывала ото всех, что с ней происходит. А теперь больше нельзя!

Праскева недолго думала. Она своими глазами видела, что стало с ее дочерью, и верила ее словам. Даже если не сама Богоматерь насылает эти сны, то уж точно сама девочка в них верит и, значит, боится до смерти. И лучше выполнить все, что хотят эти сны.

Разговоры с градоначальником оказались не самым лучшим требованием, но Праскева взяла свою дочь за руку и направилась в избу, где после пожара обитали все городские шишки. Попасть к градоначальнику ей не удалось. Дело ее посчитали неважным, и отвлекать начальство во время такой беды было совсем неразумно.