– Что же я наделала! Что я наделала!
А Гуров, как мальчишка, сбежал по лестнице, и Стас, со страхом думая о том, что же сейчас творится в душе у друга, еле поспевал за ним.
– Поехали! – скомандовал Лев Иванович, подходя к машине Крячко.
– Куда? – насторожился тот.
– За замком, будем в дверь врезать! Уж если коммуналка, то по всем правилам! – весело объяснил Гуров. – Врезать сумеешь?
– Не вопрос! – ответил Стас.
Они быстро купили замок и вернулись, причем Крячко нес в руке взятый из машины фирменный чемоданчик с инструментами.
– Мадам, какую комнату вы выбираете? – совершенно серьезно спросил Гуров.
Когда Мария поняла, что они собираются сделать, нервы у нее сдали окончательно, и она, не думая уже ни о чем, бросилась к мужу, вцепилась в него мертвой хваткой и буквально заголосила, захлебываясь словами:
– Лева! Левушка! Прости меня, дуру ненормальную! Я сама не знаю, что на меня нашло! Я понимаю, что виновата! Что мне нет прощенья! Но ведь ты большой, сильный и умный! Ты все понимаешь! Я люблю тебя, Лева! Я так тебя люблю, что у меня слов нет! Ну, прости же ты меня-я-я!
Гуров спокойно стоял, не делая ни малейшей попытки как-то успокоить ее, обнять или, наоборот, оторвать о себя. Он просто ждал, когда она замолчит и сможет выслушать уже его, и ждать ему пришлось долго. Крячко же стоял с замком и чемоданчиком дурак-дураком и не знал, что ему делать: уйти, оставив их вдвоем, да вот только неизвестно, что Мария в таком состоянии выкинуть может, или остаться, но у него от этой сцены, что называется, с души воротило. Наконец Мария, поняв всю бесполезность своих воплей, затихла, и тогда Лев Иванович очень твердо сказал:
– Маша! – И она с надеждой посмотрела на него, но, встретив его холодный взгляд, сникла. – Да, я не подарок и со мной бывает трудно! И я могу понять все, что ты мне тогда в запальчивости проорала, хотя Таню тебе упоминать не стоило ни при каких обстоятельствах. – Мария попыталась что-то сказать, но Лев Иванович жестко произнес: – Помолчи и послушай, ты уже достаточно наговорила! Так вот, я подчеркиваю: понять! А это вопреки расхожему мнению еще не значит простить! Но ты совершила вещь гораздо более страшную! – Тут она в ужасе замерла, потому что не понимала, что же еще более страшного могла сделать. – Я свою репутацию десятилетиями зарабатывал! Она, прости за высокий стиль, моей кровью и потом полита! А ты своим появлением здесь и последующим поведением ее крест-накрест перечеркнула. И я от очень серьезного человека такое услышал, что эти слова, причем совершенно справедливые и заслуженные, у меня до самой смерти в ушах звучать будут. И пусть их слышал я один, это ничего не меняет. А ведь подобного никто и никогда раньше не то что мне в глаза, а даже за спиной сказать не посмел бы, потому что я повода не давал! И вот этого я тебе при всем желании простить не смогу. Выводы делай сама! Хочешь, оставайся – ты же здесь действительно прописана. Хочешь – уходи. Но жить с этой минуты я буду в гостиной, а спать на диване, да и встречаться с тобой постараюсь пореже. И, пожалуйста, не делай попыток со мной помириться, не унижайся!
– Лева! Ну, скажи ты мне, что я должна сделать, чтобы ты меня простил? – умоляла его Маша, снова принимаясь рыдать. – Я же тебя так люблю! Я же без тебя жить не смогу!
– Да сможешь ты жить, потому что не любила никогда, – усмехнулся Гуров. – Просто ты свою игру со сцены перенесла в жизнь. Вот ты и играла роль жены, не спорю – довольно талантливо, да только она, по большому счету, не затрагивала в тебе ни ум, ни душу, ни сердце. А я не слепой, я все это видел и подыгрывал тебе. Тебе было весело, легко и комфортно – эдакая семейная жизнь без всяких серьезных обязательств. И переживаешь ты сейчас не потому, что чувствуешь себя виноватой. Не потому, что меня оскорбила, ушат грязи на меня вылив, а мою репутацию вообще с дерьмом смешала. Ты просто боишься лишиться этой беспечной жизни и остаться одна. И тогда уже не мне за тебя, а тебе самой о себе думать придется и последствия собственных ошибок просчитывать. Вот и вся причина твоих слез.
– Неправда! Я тебя люблю! Я тебя никому не отдам! – закричала Мария, против своей воли начиная заводиться, потому что Гуров был не так уж не прав.
– Ой, Маша! – скривился Лев Иванович. – Это уже даже не театр! Это низкопробная театральщина! Просто балаган какой-то! Что значит «не отдам»? Я же не зонтик! Так что выпей валерьянки, успокойся и решай сама, как дальше жить будешь, потому что я тебе теперь уже и не советчик, и не помощник.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу