Шракбек Кабылбаев - Преступления могло не быть!

Но случилось, что Молоков нарушил это правило. День, видно, был чересчур морозный, декабрьский. Открыл он на минутку дверь своего склада (в уголке, подальше от товара, топилась железная печка), увидел грузчика Лешку Корзухина, здоровенного парня, и крикнул ему, чтобы зашел погреться.

Леша не отказался. Он подсел к печке и принялся растирать озябшие руки, а Степан Иванович подмигнул хитро-весело и достал из ящика банку маринованных огурцов, батон и бутылку водки.

Потом, когда хмель ударил в голову, заведующий складом разоткровенничался.

— Ты мне как сын, Лешка! Ей богу, как сын! Уважаю я тебя. — Степан Иванович хлопал парня по плечу и пьяненько улыбался. — Хоть ты и «зэк» бывший и отбыл свое, а все равно уважаю. Кто другой, может, тебе и руку дать брезгует, а я тебе друг. Друг Молоков тебе, понял?!

Из дальнейших объяснений выяснилось, что завскладом уважает также и Лешиного товарища Ертая Мырзахметова, складского рабочего, поступившего на базу в конце лета после освобождения из заключения.

— Чуть чего, ты ко мне прямо с Ертайкой заходи. Всегда рад буду встретить. Выпьем. А можно и в ресторанчик. Ты как насчет ресторанчика, не против? — угодливо Приговаривал Молоков, не спуская с гостя хмельных масляных глаз.

После этого разговора Леша, а с ним и Ертай стали все чаще и чаще наведываться на склад. Здесь их всегда ждало неизменное гостеприимство. Едва завидев парней, Степан Иванович бросал любую работу, какой бы срочной она ни была, и на столе появлялась неизменная бутылка «московской». Хватив по стакану водки, парни хрустели огурцами, млели возле дышащей жаром печки. В эти минуты каждого тянуло на откровенность.

— А ты слышал, Ертай, Лешка-то наш жениться задумал. Как это тебе нравится — жениться? Вот сукин кот, куда хватил — жениться! — пьяненько шутил Степан Иванович. Ертай смущенно улыбался, не понимая, хвалить или хаять Лешку собирается хлебосольный хозяин за его отчаянное увлечение крановщицей с контейнерной площадки. Но Степан Иванович не скрывал своего отношения к предполагаемому союзу.

— И на кой дьявол она тебе понадобилась, эта Нинка, — говорил он. Парень ты молодой, видный… гулять бы тебе да гулять. А то — жена, дети. Тьфу! Пропадешь ни за грош!

— Чего это я пропаду, Степан Иванович? — недоумевал Лешка. — Девка она хорошая, работящая. А чего мне еще надо? Сами понимаете, живу в общежитии, то дружок, то товарищ. Сегодня пьян, завтра — с похмелья. Кончать с этим пора. Надоело все.

— Надоело, надоело… Несешь какую-то ахинею. Протрезвеешь — сам испугаешься, — не унимался Степан Иванович. — Денег не хватает, так и скажи. При наших-то возможностях тут на базе озолотиться можно…

— Озолотиться?

Степан Иванович будто не расслышал вопроса, говорил уже о другом. Теперь он распространялся о своем уважении к наукам, к ученым людям вообще и восхищался Ертаем, заканчивающим весной вечернюю школу. Польщенный Ертай делился своими планами об институте и сетовал на пропавшие по-глупому годы. Степан Иванович сокрушенно качал головой, убирал с ящика стаканы и куски хлеба.

Парни с сожалением покидали гостеприимный склад, а Молоков, вооружившись очками, садился за прерванную отчетность.

Нередко они появлялись в ресторане. Обычно деньги были у всех, но получалось как-то так, что расплачивался всегда один Степан Иванович, На правах старшего, он щедро заказывал водку и пиво, в перерывах между рюмками нес всякий вздор и негодовал, что его никто не хочет понять. Парни тоже толком не могли разобраться в туманных словоизлияниях своего «шефа», но чувствовали, что все это неспроста, что Молокову они нужны, а зачем спрашивать не хотелось.

Так продолжалось до 10 марта. В тот весенний день, когда на тротуарах дотаивали последние ледяные корочки, Корзухину и Мырзахметову стало известно все. После очередной пьянки Молоков предложил им обворовать… свой собственный склад. Необыкновенно трезвым голосом он убеждал настойчиво и горячо. Там часы. На пятьдесят тысяч… Сулил третью часть.

— Опасно? Ни чуточки! С чемоданчиками прокатитесь на такси. Только и всего. Я все сделаю как нужно, не беспокойтесь! Охрана? Чепуха! В среду караулит глуховатый Федор, тогда и возьмем…

Лешка как в полусне видел над собой склоненное лицо Молокова, жесткие требовательные глаза смотрели в упор, в душу. «Часы так часы», — равнодушно подумал он и утвердительно кивнул головой. Медленно опустил веки и изрядно захмелевший Ертай.