Николай Леонов - Доброе лицо зла

Но вот светить свой интерес к конкретному студенту Медведеву полковник Гуров не хотел: к чему осложнять парню жизнь? Тут ведь проявляется оборотная сторона уважения с оттенком робости: раз милиция заинтересовалась человеком, значит, что-то с ним неладно и придется ему несладко! Ведь что думает о милиции средний российский обыватель? Да то, что всемогущие менты могут засадить в кутузку кого угодно, когда угодно и за что угодно. А под настроение – так и ни за что. Самое интересное, что подобные представления предельно далеки от истины… Какие там, к лешему, всемогущие! Отъявленных и патентованных бандюганов и то не сразу и не запросто на нары упечешь, а только строго соблюдая их гражданские права и процессуальные нормы! Вот, кстати, во многом поэтому полковник и старший оперуполномоченный Лев Иванович Гуров несколько недолюбливал УПК и массу служебных инструкций, стоящих на страже гражданских прав законченных мерзавцев, по которым скамья подсудимых давненько горючими слезами обливается. Шерифам на Диком Западе со своей клиентурой, ей-богу, проще разбираться было.

Только демонстрировать заинтересованность именно во Владиславе Медведеве не понадобилось: в списке были указаны адреса студентов, и через пять минут полковник Гуров, покинувший деканат, уже звонил коменданту общежития гостиничного типа на улице Островитянова – Медведев оказался иногородним и проживал там. Коменданту Лев представился родственником Светланкиного однокурсника, мол, в столице проездом и хотелось бы увидеться со Славиком, если тот не укатил куда на каникулы.

Снова повезло: никуда из Москвы Владислав Медведев покамест не уехал и, по словам коменданта, в данный момент находился в своей комнате на четвертом этаже. Уехал как раз его сосед по двухместному «номеру», что и вовсе было замечательно – никто не помешает разговору.

Ругая про себя последними словами хулиганов, испохабивших его «Пежо», Лев Гуров отправился в Беляево. В метро он не попадал давненько и, выбравшись на свет божий, с десяток минут приходил в себя от толкотни и поголовного истеричного хамства своих невольных попутчиков. Но за десять минут пешего хода от станции «Беляево» до модерновой башни общежития успокоился, лишний раз с элегической грустью отметив про себя: не та стала Москва, далеко не в лучшую сторону изменилась, но… Что поделаешь?

Легко миновав окамуфляженного охранника на вахте – тот, взглянув на гуровские «корочки», лишних вопросов «куда?», «к кому?» и «по какой надобности?» задавать не стал, – Лев поднялся на четвертый этаж и постучался в дверь с номером 430.

Никакой реакции. Но и сомнений никаких: хозяин комнаты был дома. Возможно, даже не один, а в развеселой компании. Из-за двери в бодром маршевом ритме и с весьма солидной громкостью доносилось хоровое пение, точнее, надрывный ор:

«Пустим петуха на потроха – // Неплоха получится уха! // Вон стоит ольха, // на ольхе – доха. // Ловит в той дохе блоху сноха!»

Гуров поморщился, постучал сильнее. Незапертая дверь, открывающаяся вовнутрь, от его стука послушно отворилась. Лев пожал плечами и вошел в комнату. Нет, компании, слава богу, не наблюдалось.

На одной из двух кроватей лежал, вытянувшись во весь рост, худощавый черноволосый парень в полосатой тельняшке и плавках. В зубах он сжимал дымящуюся сигарету. Судя по атмосфере, напоминающей венерианскую, парень сторонником здорового образа жизни не являлся и сигарета была далеко не первой. Выглядел парень так, словно последние два месяца он то ли слишком мало ел, то ли слишком много пил. Впрочем, не исключены и обе эти причины. В изголовье кровати стояла табуретка, на табуретке – заполненная окурками консервная банка из-под кильки в томате и приличный кассетный магнитофон, из которого как раз и доносился молодецкий хор, с пафосом и темпераментом мартовских котов горланящий о геройском подвиге чьей-то снохи.

Парень смотрел на магнитофон внимательно, словно микробиолог на опасную бактерию под микроскопом, и взгляд у него был весьма характерным, даже красноречивым – точно он долго жевал что-нибудь вроде куска мыла, посыпанного сахаром, и никак не мог выплюнуть. Эпическая картина с петухом, ольхой и блохой ему была чем-то явно не по нутру. В руках парень держал тетрадку с ручкой.

Он поднял на появившегося невесть откуда Гурова взгляд печальных карих глаз, выключил магнитофон и, тяжело вздохнув, с грустью произнес:

– Что, опять из-за неуплаты? Ну нет у меня денег, хоть режьте, хоть выгоняйте! Стипендия, сами знаете, кошкины слезки, калыма хорошего нет, не нашел пока. Конкуренция высокая. Так что в одном кармане – вошь на аркане, в другом – блоха на цепи. Выселяйте! Только ночевать мне негде; если в сквер к метро пойти, так менты повяжут, они сейчас злые, как осенние осы. Захомутают пэпээсники и на паспорт не посмотрят. Вдруг я террорист, а паспорт поддельный? Сами же меня из ментовки вытаскивать будете. Оставили бы вы меня в покое, а? Придет перевод из дома – заплачу. За все три месяца, вот гадом буду, если совру! Как только, так и сразу!