Джеймс Паттерсон - Двойной удар

— Это ты закрыл счет Белла в банке, верно? — спросила Бри, опередив меня.

— А перед этим сыграл Тейлора Белла в продовольственном магазине, — добавил я. Этим объяснялись молоко и двойной запас других продуктов, которые мы обнаружили в холодильнике в монтанской хижине.

Энтони распрямился и повернулся из стороны в сторону, демонстрируя бороду, нос, густые нависшие брови.

— Отличная гримировка, так ведь? Я снял формы прямо с лица Тейлора Белла.

— Господи! — Бри, казалось, сильнее всех испытывала отвращение. — Ты заставляешь меня стыдиться принадлежности к человеческому роду.

— Подождите, у меня есть для вас еще роль. Отличная. Смотрите, детективы. — Он замолчал. Придал лицу страдальческое выражение, но это было лицо другого человека, не Белла. ПУ сгорбился, энергии поубавилось, а голос — которым он говорил на сеансах психотерапии — стал низким, южным, с другим тембром. — О Господи, я убил своего лучшего друга. Мэтью, кореш, мне очень жаль. Очень, очень жаль. Что мне теперь делать? — Речь его постепенно замедляется, акцент усиливается, пока не становится карикатурным. — Я всего лишь несчастный ветеран с психиатром, который не отличит синдром войны в Заливе от паршивой краснухи. — Он холодно взглянул на меня. — У меня все это есть на пленках, доктор Кросс. Я сделал звукозапись всех наших сеансов у тебя под носом. И несколько фотографий. Вас обоих. Когда она целовала тебя перед твоим кабинетом и говорила, что хотела бы познакомиться с тобой в других обстоятельствах.

— Открою вам секрет. — Сэнди вновь проигрывала ту сцену между нами возле моего кабинета. — Мне жаль, что я не познакомилась с вами иным образом.

Я вспомнил тот поцелуй и то, как Сэнди предложила мне жестом подойти к бровке, — очевидно, чтобы Энтони сфотографировал нас.

— Теперь, может, скажете, зачем все это? — спросил я.

— Потому что никто, кроме нас, не сделает того, что делаем мы. Или, может, потому, что мы почти десять лет работали в театре и едва зарабатывали на квартплату. Или потому, что увидели твой блеск, уже бывший блеск, и тоже захотели блеснуть. — Он умолк и несколько секунд смотрел на меня. — Тебе это хотелось услышать, доктор Кросс? Поможет это тебе отнести нас к какой-то категории, чтобы лучше понять?

— Возможно. А в том, что ты сказал, есть хоть какая-то правда?

Он рассмеялся, Сэнди тоже.

— Нет. Ни словечка. — ПУ сделал паузу. — Может ли такой человек, как я, не преуспевать в жизни? У меня есть деньги, теперь есть и слава. Даже Кайл Крейг — наш фанат, а мы — фанаты Крейга. Это тесный мир. Кайл Крейг — наш герой, как Банди и Гэси. И Гари Сонеджи. Когда Кайл оказался во флорентийской тюрьме, мы нашли способ установить контакт. Ему хотелось узнать все о наших планах; нам о его — тоже. Нас много, док. Тех, кто убивает, и тех, кто жалеет, что не может этого делать. Адвокат Кайла тоже был фанатом. Надо сказать, преданным. А теперь Кайл Крейг следит за нашей историей, как мы следили за его. Он сейчас здесь, в Вашингтоне. Это возбуждающе, ты не находишь?

Я смотрел на представление ПУ: это было намеренное актерство, но здесь происходило еще кое-что, в то время для меня гораздо более интересное, напоминавшее о поездке в горный парк Катоктин.

Руки Бри упорно работали за спиной, почти невидимо. Она старалась развязать веревку на запястьях — я видел это на экране компьютера и понимал, что нужно привлекать к себе внимание Сэнди и Энтони.

— Ты говоришь о славе, но ведь тебя никто не знает. Все аплодисменты за твою игру до сих пор срывал Тейлор Белл. Не ты. И уж точно не Сэнди, — сказал я так, словно для меня это было действительно важно.

— Но теперь ситуация изменилась и все это, — он обвел рукой комнату, — лишь сегодняшняя демонстрация. После того как мы закончим, когда люди увидят эту историю, все начнется сначала. Возможно, с новым партнером-копом. Или с журналистом из службы новостей. С ведущим информационной программы. С большой шишкой из «Вашингтон пост» или «Ю-Эс-Эй тудей».

— А ты знаешь, что не первый устраиваешь нечто подобное? Колин Джонс? Майами, девяносто пятый год?

И тут его самодовольная маска дала легкую трещину.

— Никогда о нем не слышал.

— Вот-вот. Колин Джонс был знаменитым примерно пять минут. А он гораздо лучше делал свое дело, чем вы оба.

Энтони стоял, сложив на груди руки и покачивая головой. Я видел, что он разозлился на меня.

— Ты никчемный психолог, понятно? К чему ты все это говоришь? Чтобы я не убил тебя?