Виталий Смирнов: Последний шанс

Так же внимательно изучал и Задоров Брянцева. Вообще-то он не любил милиционеров. О всех о них он судил, как говорят, чохом. Все они казались ему жуликоватыми, своекорыстными верхоглядами, злоупотребляющими предоставленной им властью. Порой он сам пользовался расхожим изречением: «Человек ты или милиционер?» До сих пор он не сталкивался с милицией лично. Ведь обычно с ней имеют дело или люди, попавшие в беду, — они сами бегут к ней: «Помогите!..», или нарушители закона и порядка, тех милиция попросту «берет». Задоров всю жизнь из бед и неприятностей старался выйти собственными силами, без чужой помощи.

Перед ним сидел коренастый, пожилой, но весьма крепкий мужчина. Голову его уже тронула седина. Задоров вспомнил один городок в их области, когда-то даже уездный, а потом захиревший из-за отдаленности от железной дороги и превратившийся в большое село. В нем жили потомки стрельцов, и женщины отличались там истинно русской красотой, а мужчины были похожи на этого подполковника: крепкие, надежные, немногословные. И потом во взгляде этого подполковника не было и тени высокомерия, сознания своих властных полномочий. Казалось, сними с него милицейский мундир, одень в цивильное, и он бы стал даже приятен Задорову.

— Видите ли, — начал Брянцев, — мы проверяем некоторые факты, связанные с делом об убийстве вашего участкового врача — Пустаевой. Есть предположение, что она сознательно «залечивала» женщин в благополучных, дружных семьях. Так, например, считает и ваш сосед по дому Бурлаков… А что по этому поводу думаете вы?

Теперь взгляд Задорова задымился откровенной ненавистью, но ответил он все-таки сдержанно:

— К сожалению, Бурлаков прав. Жаль, что я понял это слишком поздно.

В его голосе, как показалось Брянцеву, зазвучали живые, искренние нотки.

— Вам этого не понять. Ведь мы с моей Ля, простите, Ольгой Николаевной, встретились на войне. Она нас и повенчала. И с тех пор я старался быть ей не только опорой, но и защитой. А вот в этом случае сплоховал. Бурлаков-то оказался умнее, решительнее меня. Он взял да и выгнал эту Пустаеву. Ну, а я… Я медлил. Не мог допустить даже мысли, что такое возможно…

— Что вы подразумеваете под словом «такое»?

— Сознательное устранение из жизни пациента, — ни на мгновение не задумываясь, ответил Задоров, и Брянцев понял, что мысль эта давно выстрадана им.

— А может быть, вы ошиблись? Может, это просто была ошибка?

— Говорите, ошибка? Нет, происшедшее с моей Ля не было ошибкой…

Задоров теперь говорил горячо и убежденно.

— Видите ли, случилось так, что Пустаева ушла в отпуск. Ее участок поручили другому врачу, молодой симпатичной женщине. Она назначила моей жене лечение, и та пошла на поправку. Повеселела. Стала выходить во двор. Даже ездила на базар, правда, вместе с соседкой. Словом, я тоже обрел, как говорят спортсмены, «второе дыхание». Но тут на наше горе вышла из отпуска Пустаева… Тут все и началось…

От угрюмой сдержанности Задорова теперь не осталось и следа. Казалось, он был даже рад высказаться, поделиться своей сердечной болью, и Брянцев больше не задавал вопросов, — он был уверен, что Задоров теперь сам, по своей инициативе продолжит рассказ.

— Словом, как только Пустаева опять взяла в свои руки лечение моей Ольги Николаевны, состояние ее резко ухудшилось. Она потеряла аппетит, стала отказываться от еды, а если я все-таки заставлял ее что-то съесть, ее тут же тошнило. Она совсем ослабела, с трудом вставала с постели. Я стал опасаться самого худшего… И тут у меня появилось первое подозрение. Случилось это так. Однажды мы сидели с Пустаевой одни в этой самой комнате. Моя Ольга Николаевна после осмотра, измерения кровяного давления ушла в свою спальню, — она в этот день чувствовала себя особенно плохо. Пустаева выписывала рецепты, и я сказал: «Учтите, Елена Ионовна, если с моей Ольгой случится беда, то будет не один, а два трупа…» Я имел в виду себя… Пустаева оторвалась от бумаг и посмотрела на меня игривым взглядом. «Не унывайте, Владимир Степанович. Мы вам тут же найдем замену, более молодую, более образованную, более богатую, наконец…» Она улыбнулась, словно предлагала себя. Я был поражен и не нашелся с ответом. После этого я стал размышлять. Я вспомнил, что в последнее время Пустаева приходила к нам разряженная в пух и прах. И тогда я обложился медицинской литературой. Словом… — лицо Задорова вдруг опять приобрело строгое и деланно безразличное выражение. — Я, кажется, наговорил много лишнего. Извините…