Юрий Ребров - Все золото Колымы

Стекла окон в сетке нудного осеннего дождя. Так и не удалось мне позагорать хотя бы на Москве-реке. Пляжи Черного моря для меня, как и в прошлые годы, остаются несбыточной мечтой. В окно я вижу торец соседнего здания. Издалека он кажется стеной старинной крепости с выбитыми вражескими ядрами кирпичами. А можно принять его и за тюрьму. Обогнешь глухую стену — и увидишь ряд узких окон-бойниц, затянутых черными решетками.

Без всякого перехода я принимаюсь думать о Сибиряке. Что же привело его в этот дом? Рассказы соседа по нарам о подпольном миллионере или он искал здесь что-то определенное? Перед нами с Леваном все растет и растет гора кляссеров. Мы повторяем работу, проделанную несколько дней назад Ильиным-младшим. Страницу за страницей листаем каталог Николая Федоровича Ильина. В глазах рябит от четких граф: номер кляссера, номер по каталогу, количество экземпляров, цена... Номер кляссера, номер марки, цена... Номер кляссера...

Вся коллекция на месте, серии, приобретенные у Громова, не зафиксированы. Каталог обрывается на последних марках 1984 года, которые он получал по абонементу.

Но ведь были же эти серии! Скорей всего именно за ними приходил Сибиряк. Из рассказов друга он знал лишь об их цене. Какой смысл ему было похищать другие марки, красть кота в мешке?

— Подруга достала билеты на «Юнону и Авось». Неделю бегала по ночам отмечаться. Сегодня ты свободен. Я все проверила, не пойдешь — развод! Никаких ЧП.

Надя улыбнулась, но я знал, что дело серьезное. Это как при ядерной реакции — наши отношения уже почти достигли критической массы, еще чуть-чуть — и все полетит к чертовой матери. Аннигиляция! И тем не менее я уверен — поход в театр сорвется. Я должен испить чашу неудачника до последней капли. Пресловутый «закон бутерброда» можно на мне проверять с неизменным успехом, я просто измордован этими бутербродами, падающими маслом вниз. Даже в магазинах за мной, как за стопроцентным неудачником, очередь никто не занимает, нужные отделы всегда закрыты на учет, в газетных киосках, куда я забегаю за свежими газетами, киоскеры месяцами сидят на больничных. В начале нашей семейной жизни Надя не раз удивлялась, куда подевалось ее легендарное везение. Об этом везении однокурсники слагали былины. Во время экзаменов, например, она на спор учила два-три билета. И один из них непременно ей попадался. С таким везением к счастью была открыта зеленая улица. Но, к сожалению, один неудачный билет у судьбы она все же вытащила — меня, и моя невезучесть, естественно, одержала верх.

Это отступление сделано, чтобы стало ясно, почему я вздрагивал от каждого телефонного звонка. Удивительно, но все шло благополучно, и я начинал робко подумывать, уж не решила ли фортуна дать мне тайм-аут. Телефон позвонил в шесть, когда я уже закончил приводить в порядок выходной и единственный костюм.

— Товарищ Комаров? — служебная официальность вопроса мгновенно перечеркнула все надежды на воцарение мира в семье. Прежде чем ответить, я успел заметить, как тяжело опустилась в кресло Надя. Потом встала и, не глядя в мою сторону, принялась заканчивать подготовку к культпоходу в театр. — Товарищ Енукашвили приказал найти вас...

Еще пара таких случаев, и они меня туда загонят.

— Тяжело ранен Ильин. Необходимо срочно прибыть по адресу...

Сразу я даже не понял — при чем здесь Ильин, благополучно нашедший вечное успокоение на Митинском кладбище.

— Вы слышите? — заволновался, не слыша моего ответа, голос на другом конце провода.

— Слышу... Слышу... — и только теперь до меня дошло, что речь идет о молодом Ильине. С ума сойти!

— Машину высылать? Напомните адрес, товарищ Комаров...

Жилище Федора Николаевича ничем не отличалось от десятков однокомнатных квартир, в которых мне довелось побывать. Стенка отечественного производства. Достаточно дешевая и достаточно удобная, чтобы заменить и письменный стол — есть секретер, и книжный шкаф — хозяин вполне обходился десятком полок, уставленных книгами. В одном из отсеков стенки на экране цветного телевизора «Электроника» шло сражение. Падали убитые солдаты, возникали дымки артиллерийских залпов перед рвавшимися в атаку танками. И все это в полном молчании, кто-то выключил звук. Молодой парень в необъятных дымчатых очках и с бицепсами культуриста, бугрившимися под белым халатом, сидел на стуле и колдовал над моим старым знакомым. Смертельно побледневший Ильин вытянулся на кровати и казался неправдоподобно длинным. Культурист из «скорой» тоже побледнел, наверное, трудовую биографию начал совсем недавно, еще не закончив медицинский. Он оглянулся на меня и, выделив из всей оперативной группы, пояснил неожиданно высоким голосом: