Алексей Макеев: Чистосердечное убийство (сборник)

— Эй, мужик! — Совсем рядом с бывшим прапорщиком появилась темная фигура.

Корнейчук попятился. Он помнил, что за его спиной была какая-то яма. У этого типа наверняка нет фонаря, иначе он обязательно посветил бы. Не стесняясь самого себя и не чувствуя унижения, Корнейчук встал на четвереньки и снова стал пятиться. Вот она, родимая. Он присел на корточки и стал ждать.

Совсем рядом чиркнула зажигалка. Огонек на короткий миг осветил лицо человека. Теперь уже два голоса тихо совещались о чем-то. Потом они затихли.

Корнейчук решил, что самое время уносить ноги, пока не заволновалась вся охрана. Эх, какой объект! Если здесь есть что сторожить, то найдется и чем поживиться. Кабели, электромоторы с медной обмоткой, алюминий!.. Надо прийти сюда днем да осмотреться как следует.

— Стой! — Теперь уже крик прозвучал очень близко. — Эй, мужик!

Корнейчук так перетрусил, что, не помня себя, бросился бежать. Ноги почему-то не слушались, все время попадали на какие-то неровности, цеплялись за густую траву.

«Сердечко уже не то. Плохо идет кровоснабжение мышц, — думал Корнейчук и косолапо бежал к приметной балочке, где стоял его мотоцикл. — Вон и ива в темноте чернеет. Только добежать! Взревет мотор, и дам деру отсюда. Пусть думают, кто это наведывался».

— Стой, мужик! — раздался вдруг голос. — Придурок, чего боишься?

Корнейчук, судорожно дыша, сбавил шаг и стал озираться в темноте как затравленный заяц. Человек появился из ниоткуда. Широкое лицо, бычья шея и глаза, очень нехорошие, маленькие, которые в темноте блеснули, как два уголька.

— Кто такой? Чего тут лазишь?

— Я это… — Корнейчук пятился назад. — Живот прихватило, вот и отошел в сторонку с дороги. — Совсем скрючило. Видать, вчера не то чего-то съел.

— Это бывает, — подходя совсем близко, сказал мужик. — Случается. Ты один, что ли?

Корнейчук теперь понял, почему этот охранник как-то странно крутил головой. Он пытался понять, сколько незваных гостей тут было. Бывшему прапорщику стало вдруг страшно.

— Слышь! — невнятным голосом, судорожно дыша, сказал Корнейчук. — Ты чего?..

— Я-то? — странным глухим голосом ответил мужчина. — Я ничего.

Он вдруг поднял руку и чем-то твердым ткнул в грудь Корнейчуку.

«Уж не электрошокер ли? — испуганно подумал бывший прапорщик. — Зачем это?».

Тут полыхнуло, ударило в грудь.

Корнейчук успел подумать, что электрошокер какой-то странный. Чересчур сильный звук от него, и боль какая-то тупая, глубокая, нестерпимая.

Полковник Гуров сидел на своем любимом диване в углу и с иронией наблюдал, как старый друг Крячко собирается в отпуск. Это же надо! Он за год натащил в кабинет сколько нужных и полезных вещей, что даже в отпуск спокойно уехать не может.

Гуров притворно нахмурился и наконец-то сказал:

— Знаешь, Станислав, я полагаю, что ты все это затеял исключительно с целью потрепать мне нервы.

— Чего я затеял? — рассеянно спросил Крячко, перебирая стопку визитных карточек.

— Ты мог бы прекрасно выспаться до самолета, потом сделать Москве ручкой и умотать на свой курорт. Так нет же, тебе надо снова заявиться в кабинет и битых полчаса демонстрировать мне, что ты уже в отпуске.

Крячко повернулся к Гурову, задумчиво почесал подбородок и заявил:

— Знаешь, Лев Иванович, ты с возрастом приобретаешь весьма своеобразное чувство юмора. Я ведь тебя тысячу лет знаю!..

— Скажи, что я старый зануда. — Гуров рассмеялся. — Говори-говори. Если честно, то я тебе завидую.

— Ясен перец. Я еду на юг, к морю, а ты остаешься… — Он не закончил фразу, так и не нашел подходящих эпитетов. — Хотя что я там буду делать в апреле?

— Прекрасно найдешь себе занятие, — убежденно заявил Гуров. — Сон до девяти утра, вкусный и калорийный завтрак, процедуры, проводимые нежными руками молоденьких медсестер, прогулки на морском воздухе, послеобеденный отдых без признаков беспокойства. Дальше перечислять?

— Теперь, наверное, ты упомянешь об одиноких грустных женщинах среднего возраста, которых необходимо утешать всеми доступными способами.

— Да, как-то так, — с довольным видом заключил Гуров.

— Теперь ты меня еще и бабником назвал! — заявил Крячко.

— Жизнелюбом, Станислав! Только так! — резюмировал Гуров и с сожалением оторвался от дивана. — Ладно, давай я тебя еще раз обниму и уйду. Меня Орлов лицезреть хочет в половине девятого.

Крячко встал со стула, виновато улыбнулся и обнял старого друга.

— Я всегда удивлялся, чего это мне так приятно обниматься с некоторыми мужиками, — буркнул он себе под нос.