Виктор Пронин - Банда 5

Из подъезда они хотели выйти как можно спокойнее, не торопясь, не привлекая к себе внимания.

Но не смогли, не смогли.

Сбой в планах, который чуть было не обернулся катастрофой, смертью, лишил обоих выдержки. Выскочив из подъезда, бросив за собой дверь, чтобы захлопнулись замки, чтобы хоть немного подзадержались преследователи, если таковые будут, оба легкой трусцой пересекли двор, выскочили в арку и с облегчением увидели, что их машина стоит на месте.

И завелась хорошо, с полуоборота ключа.

И с места тронулась, не заглохнув, а могла и заглохнуть, учитывая то судорожное состояние, в котором находился Жестянщик.

Свернули за угол, при первой возможности свернули еще раз, еще раз и, лишь выехав на широкую трассу, влившись в плотный поток машин, перевели дыхание.

— Кажись, ушли? — проговорил Жестянщик.

— Не гони... Не гони, Женя... Нельзя. Нам не нужны эти две минуты, которые ты выгадаешь.

— Откуда он взялся?

— Снизу поднимался. Они вместе приехали.

— Что-то они все время вместе!

— Сердцу не прикажешь, — усмехнулся наконец, первый раз усмехнулся все еще серыми губами Забой. — Ножи надо выбросить.

— Ни за что! — как от боли вскрикнул Жестянщик. — Сейчас опущу их в бензин, в ацетон, в отработанное масло... Вытравлю до капли их поганую заразную кровь.

— Кажется, Вандама мы тоже завалили... Столько кровищи...

— Муж и жена — одна сатана! — нервно рассмеялся Жестянщик.

В гараж, все еще разогретый на солнце, он въехал быстро, но затормозил вовремя, резко остановился. Дернул рычаг, открыв запор капота.

— Хорошо управились.

— Снимай колесо, я займусь курткой и ножами. — Подхватив канистру с бензином, Жестянщик, на ходу взглянул на часы — без четверти десять.

Ножи Жестянщик бросил в узкую банку из-под краски, залил бензином, куртку отнес за гараж, где они частенько сжигали мусор, ветошь, домашние отходы. Он уложил окровавленную тряпку на это кострище, щедро плеснул бензином и, отойдя на два шага, бросил на нее зажженную спичку. Огонь вспыхнул с легким гулом, сразу охватил всю тряпку, вселяя в душу Жестянщика странную радость освобождения от всего, что произошло за последний час в его жизни.

Осмотрев себя, он увидел пятнышко крови на штанах.

— Все понял, — пробормотал Жестянщик и, бросившись в дом, быстро снял штаны, надел другие, а меченые отнес в костер. Взяв обувную щетку, промыл ножи в бензине, плеснул на них ацетоном. — Так, — пробормотал он. — Что еще? Руки! Надо помыть руки! В новую жизнь с чистыми руками! — воскликнул Жестянщик и отправился на кухню.

Руки он мыл тщательно, щедро намыливая их едким хозяйственным мылом. Потом долго насухо вытирал полотенцем.

— Иди мой руки, — сказал Забою. — В новую жизнь с чистыми руками, — повторил Жестянщик слова, которые понравились ему значительностью.

На вокзал они прибыли за пятнадцать минут до отхода поезда. У обоих в руках были спортивные сумки. Уже шла посадка и проводницы в черных курточках и белых блузках стояли у своих вагонов. Билеты проверяли мимоходом, не прекращая разговора с подругами.

Войдя в свое купе, Жестянщик и Забой сели на лавки и едва ли не впервые за последние два часа посмотрели друг другу в глаза.

— Ну что, Женя... Выжили? — спросил Забой. — Неужели выжили?

— Да вроде! — Жестянщик неотрывно смотрел в окно.

— Что ты там увидел?

— Люди ходят, целуются, плачут...

— Это они от радости.

— А что, можно плакать от радости?

— От чего угодно можно плакать... Деньги-то не забыл?

— Ты что?! — вскричал Жестянщик испуганно. — Знаеш-ш-шь! Говори да не заговаривайся!

— Впереди две таможни, — сказал Забой.

— Придумаем что-нибудь... Не впервой. Сколько до отхода?

— Пять минут.

— Тогда наливай.

Забой достал из сумки два граненых стакана, бутылку водки, батон хлеба и уже нарезанную колбасу. Водку он разлил в два стакана, наполнив их почти доверху.

— Чтоб мы тоже когда-нибудь заплакали от радости, — сказал Забой и, подняв свой стакан, не обращая внимания на водку, стекающую по его тяжелым, натруженным пальцам со въевшимся металлом, выпил до дна. Отломив кусок хлеба, долго внюхивался в него, потом сунул в рот.

Водка стекала и по пальцам Жестянщика, но и его это не тревожило. Он выпил, отставил стакан и растер выплеснувшуюся водку в руках.

— Вот теперь на моих пальцах не осталось никакой заразы, — сказал Жестянщик, и уже не было в его голосе ни взвинченности, ни нервного страха, ни истеричной радости.