Алексей Макеев: На полшага впереди смерти

– Резонно, – вздохнул Капанадзе.

– Печалишься, что закон нарушен? Ты же опер, Сережа, когда тебя волновали нарушения закона?

Где-то он был прав – любой опер всегда нарушает закон. Потому что всегда бывает дилемма – или писанная буква важнее, или справедливость, жизнь и здоровье тех, кого ты поклялся защищать. Древние римляне, может, и были правы, говоря: пусть мир падет, но восторжествует закон. Однако Капанадзе считал, что мир порой все-таки важнее закона.

Но что-то неправильное было в раскладах, о которых ему поведал Кунар. И вместе с тем кристально ясно – иначе никак не получается…

– Выходит, из всех ты один у нас чист совершенно и ни за что не ответишь, – сказал Капанадзе.

– Не отвечу, – покачал головой Кунар. – И даже совесть не мучает. Это война, Сережа. И они враги.

– За что война-то? За бабки?

– За жизнь.

– И за Мопса, у которого, как сам говорит, друзей нет.

– Все. Дальше он пойдет один.

– Ты спрыгиваешь с поезда?

– Спрыгиваю…

Жизнь продолжалась. Сошедший с ума от алчности мир под чутким руководством мировой финансовой олигархии радостно катился в ад. Оперативники уголовного розыска, как жнецы, собирали обильный урожай человеческого озверения и одичания. И у Капанадзе все сильнее укреплялось осознание какого-то беспросветного тупика.

Однажды ему позвонил Лелик и заговорщически сообщил, что Кунар уехал за границу, в какие-то далекие края, и намекнул, чтобы его не ждали. По авиабилетам выходило, что Рубакин улетел в Индонезию. Дальше его следы терялись. Видимо, действительно решил спрыгнуть с поезда. Или нашел какое-то иное дело, более соответствующее его мятущейся душе солдата, некогда присягавшего уже несуществующему великому государству и почти тридцать лет своей жизни посвятившего бандитским разборкам.

Мопс еще раз позвонил Капанадзе и клятвенно пообещал приехать в Россию для дачи показаний. И однажды в изнуряющее жаркое июльское утро действительно объявился у следователя в Москве собственной персоной, и даже без адвоката. Заявил, что полностью доверяет российским органам правосудия и примет любое их решение в свой адрес.

Под протокол следователь задал ему несколько неприятных вопросов, в том числе по пересечению границы по чужому паспорту. Ответы были уклончивые. Но, судя по всему, ничего Мопсу за эти прегрешения не будет, поскольку он имел мощнейший козырь – бежал из России, чтобы избежать мучительной смерти. И не поспоришь ведь. Он жертва.

Судя по тому, что он вернулся, с конкурентами все вопросы были улажены. Чему немало поспособствовал разгром подольской группировки и закулисные переговоры, которые проводил Кунар. Скорее всего, с какими-то большими людьми в правоохранительной системе Мопс тоже все урегулировал, так как чувствовал себя очень уверенно.

Капанадзе испытывал идиотское чувство, что порешал кучу проблем людей, которым самое место на Колыме. И хоть бейся о стену, иначе не будет. «Других бизнесменов и бандитов у меня для вас нет», – как говаривал товарищ Сталин. Хотя нет, он говаривал о писателях. Но герои немного изменились с того времени, так что выражение применимо ко всем.

И еще не шли из головы откровения Кунара о сотрудничестве с чекистами. Вполне возможно, что его агентурное дело в девяносто первом не уничтожили, а просто переложили из одного сейфа в другой. А его связи с Мопсом, трепетная забота о нем – один из чекистских проектов по контролю над денежными потоками и бизнес-сообществом. Может быть, Кунар не сбежал к чертям собачьим от всего этого бардака, а просто получил новое задание. Все может быть. И даже очень похоже на это. Но в такие высшие сферы оперу угрозыска путь заказан. Нечего даже и близко соваться, нос быстро прищемят.

У Капанадзе в который раз сложилось ощущение, будто он стал свидетелем очередной пьесы из балагана, называемого жизнью. При этом большинство артистов и на сцене, и в жизни большие сволочи. А его задача по жизни не стать сволочью. Может, и прав Йог – и это задача не на одну жизнь…