Татьяна Устинова - Мой генерал

– Господи, какие! Скаковые, конечно! Мы с дедом покатались бы! А вы умеете верхом, Марина?

– Нет.

– Напрасно. А вы, Федор?

– Признаться, я тоже не умею.

– Научитесь! Это просто. А потом вот… Марину научите. Ольгу Павловну в теннис, а Марину – верхом. Ну как?

– Вероника! – прикрикнул дед.

– А что? Это так шикарно – ездить верхом. Гораздо шикарнее, чем теннис. Верно, дед?

– Не знаю. Я по шику эти занятия не оценивал. Нет-с, не оценивал!

– Оленька, ну скушай булочку! Смотри, какая булочка славненькая, с изюмом! – Очевидно, переварив сообщение о том, что Марина «целовалась в бассейне вот с этим», Элеонора Яковлевна решила следовать прежним курсом.

– Мама, отстань, я не хочу! Я вот… кофе, и мне достаточно.

Вероника достала пачку сигарет и положила ее на стол, прямо под носом у своего деда, который «гонял» ее за курево.

– Вам нужно бросить курить, – решительно объявила Юля. – Очень вредная привычка. Кстати, вам тоже, Марина.

– Вот, например, я бросил, – поделился Геннадий Иванович, – а раньше много курил, очень много. Теперь забочусь о себе, знаете ли. Годы-то уходят!

– Какие ваши годы! – воскликнула Элеонора Яковлевна. – Вы еще совсем молоды!

Марина молча ела. Чай оказался крепким, горячим, в сырниках много изюма, а омлет толстый и золотистый, тоже горячий. Ей было вкусно, и она почти не думала о том, как «опозорилась», целуясь с Федором Тучковым в бассейне.

– Ты собираешься здесь курить? – язвительно поинтересовался Генрих Янович у Вероники. – Терпежу нет-с?

– Дед, да ладно тебе!

– А вы умеете верхом, Сережа? – Это Оленька спросила, проглотив крошечный глоточек кофе.

– Ни разу не пробовал! – ответил Сережа так радостно, как будто объявлял, что стал в прошлом году чемпионом по выездке. – Знаете анекдот? У человека спрашивают, умеет ли он играть на рояле, а он отвечает…

– Сереженька, этому анекдоту лет пятьдесят, – перебила его Вероника, – а может, шестьдесят, точно установить не удалось. Так что лучше молчите.

Юля, кажется, слегка рассердилась, а сын Павлик опять хмыкнул – наверное, эмоции одолели.

– Лошади – чудесные животные, – сказал Генрих Янович. – Чайку, Валентина Васильна? Ну, как угодно. Я после войны попал на Кубань, на конный завод. Кстати, с лошадьми лучше всех управлялись цыгане. Да-да-с! Конокрады, а равных им нет, и лошади их любят. Там я верховой езде и учился. И в седле, и без седла.

– Дед, ты нам еще расскажи, как штурмовал Зимний!

– Какой такой Зимний?! – всполохнулась переставшая жевать бабуся Логвинова. – Как же Зимний, он тогда ишшо молодой был, когда яво штурмовали!

– Она пошутила, Ирина Михайловна!

– Я пошутила!

– От шутки какие теперя шутят! А в мое-то время за такие шутки – десять лет без переписки! А теперя что хочут, то и говорят!

– Ваденька, а мы с тобой пойдем после завтрака на лошадок?

– Не знаю, Галка.

– Мы же собирались! Мы же хотели на лошадках покататься!

– Ну покатаемся, покатаемся! Мне только по делу надо смотаться.

– Ну, господи, ну по какому еще делу?!

– Да в ментуру, – бухнул Вадик, и опять сделалось некоторое движение. Оленькин нынешний молодежный хвост затравленно вздрогнул, и полные коленки под столом тоже совершили какое-то движение. Павлик перестал жевать и посмотрел на соседа пустыми глазами ящерицы.

– Куда вам надо? – переспросила Вероника с любопытством.

– В ментуру мне надо.

– Зачем тебе, Ваденька?

– А… из-за этого, убитого.

– Какого убитого?..

– А вот которого нашла Марина Евгеньевна. Мы нашли с Мариной Евгеньевной то есть.

– Позвольте, – вступил Генрих Янович строго, – но ведь ни о каком убийстве не было речи!

– Он же, сердешный, с бережку свалился, пьяненький, – жалостливо проговорила бабуся Логвинова. Вадик энергично покачал головой и посмотрел на застольную компанию с некоторым превосходством, и неспроста. Он знал нечто такое, чего не знал никто из них, и его собственная значимость от этого знания и их любопытных взглядов стремительно вырастала, как гриб-шампиньон на куче мусора.

– Замочили его, – сказал Вадик значительно, – это я вам точно говорю. Я знаю.

– Что вы знаете?! – крикнула Вероника, и все на нее посмотрели. Она была уже с сигаретой – даже деда не побоялась! – а Геннадий Иванович держал перед ней спичку. Она закурила, и он сильно дунул, потушил спичку и сунул ее обратно в диковинный коробок с картинкой.

Профессор Генрих Янович барабанил пальцами по столу и смотрел в сторону. Замечаний не делал.