Роман Шабанов - Флаг

– Извините меня, – сказала девушка с оспинкой. Дело в том, что с самого начала спектакля, она сидела беспокойно (то снимала пиджак, то одевала, то просто вертелась), и оказалась сознательной.

– Не стоит, – плечи вверх-вниз, вверх-вниз. – Половина зала чувствовали себя также.

– Нет, спектакль великолепен, все дело в физиологии.

– Согласен, – голова вниз-вверх, вниз-вверх, – лучше сидеть на ступеньках, чем в этих кроватях.

Яшка что-то крякнул. Она снова мерзла. Почему рядом со мной человеку снова некомфортно – он или мерзнет, или вспоминает о том, что у него есть желудок. Или это начало паранойи? Может быть, мне нужен морфий?

Все второе действие я пытался настроиться на спектакль – Степан бил Аксинью, как живописно застывал опрокинутый кувшин с разлитым озерцом молока. Уходящие в борозды земли люди лепили комок на груди. Я даже сжал кулаки, когда раздались аплодисменты и не сразу смог разжать их.

До третьего акта было сорок минут. На Новослободской десяток кафе. Воздух был слаще сахарной ваты. В Макдаке я взял бигмак и латте. Кассир два раза переспросил – он услышал, что я хочу картошку по-деревенски и молочный коктейль… конечно, может быть, он поспорил, что продаст картошку даже если клиент заказал что-то другое. Сел на единственно свободное место рядом с мальчиком лет 13. Он ел роял де люкс параллельно с картошкой фри. Подошла женщина, по всей видимости, его мама.

– Принесла?

– Ты видел там очередь, – оправдывалась она, развесив сумки на спинки стульев, – Из-за пепси стоять?!

– Здесь есть магазины? – спросил он.

– «Перекресток». А что?

– Пить хочу. Зайдем?

– Ты зайдешь. Я постою.

– Почему?

– Не хочу. Я работала здесь.

– Ну и что.

– Не хочу.

После спектакля я бежал по эскалатору и понимал, что мои парализованные от долгой недвижимости ноги могут где-то подвести, я оступлюсь и я полечу вниз, а вслед мне будет доноситься: «Уважаемые пассажиры, будьте предельно осторожны».

Поздно. Где-то 23.07. Лифт. Лениво открывается, скрипит, арома пива и псины. Надписи про Ленку-неплательщицу из 97-й «Верни деньги, шлю…», «Поймаем, зажмем! Не бойся, свое возьмем!» Лицо ханурика маркером в три черты, реклама «Алло, пиццы» на стене, как обои и сквозь шахту лифта «What is love?» группы «Haddaway». Я не стал сдерживаться. Сказалось все – утренние трели, восьмичасовое действо, космические ингредиенты в фаст-фуде… хохотал я, как полоумный. Я слышал, как лифт проносился по этажам, и стоящие на площадке люди затихали, прислушиваясь.

– Хочешь кормить злого волка, давай, – говорит мне мама. – Но есть еще такой миленький и пушистый добрый. Не будет лучше, если порция мясного рагу достанется ему.

Я бы рад потчевать доброго зверя, а на злого просто внимания не обращать, пока он не скинет шкуру и не превратится в мечту зоофила. Но что сделать, если злой – твоя семья, вы с ним встречаетесь и вынуждены даже спать вместе. Если его не кормить, то привет мартышкам, что кидаются собственными фекалиями. Не от хорошей жизни, думаю.

Чтобы не растить зверя, я пополнил семейный бюджет, продав часть ненужных вещей. Старый стол, что хотел сбагрить жене, но та легко обходилась без оного (отсутствие стола, как собственного места, по-моему, одна из причин ее «серой шкуры»), два старых ноутбука (у одного реально отлетала крышка) и зеркалку (почти новый, исключая две-три царапины). Однажды, в дикой молодости, я хотел снять кино, и купил фотик, думая снять малобюджетный фильм под названием «Ненавижу, но люблю», отправить на фестиваль, получить деньги и жить припеваючи. Жить с припевом, по тем меркам – безотказное бухло, девушки, даже не собственная машина, а возможность поймать среди ночи и сказать «Вези на край Луны, в страны гномов и лесбиянок». И чтобы все это получить – раз в два года заниматься съемками, быть режиссером и всей съемочной группой. Я был молод, и вероятность заработать деньги была настолько реальной, что я практически был уверен, что у меня получится, и не нужно будет резюмировать себя в «Суперджобе» и «Хедхантере», чтобы найти свой хлеб и масло.

Жена временно успокоилась и разве что ежедневно меня донимала своими несуществующими проблемами. На неделе она неожиданно поехала к маме в Новую Москву. На дня три. Там посмотрим. Малышка так грустно смотрела на меня, когда они садились в автобус. Вези на край… земли, луны, марса, чего-нибудь, только не смотри на меня так.

Целых три дня я могу сидеть дома. Входить и выходить из него, когда мне вздумается. Открывать холодильник, хлопать дверцей с любым усилием. Без угрызений, что я ничего не делаю, лежать, стоять, ходить, жарить картошку и петь про рок-н-рол, который не цель и даже не средство. Только малышковича все это время не услышу и не увижу, но насколько это меня успокоит, по крайней мере, такая передышка даст возможность прожить еще. Три дня? Хватит, чтобы сделать паузу, настроить сердце, вернуть глубину дыхательной системе… все, для того чтобы жить.