Карен Уайт - Особняк на Трэдд-стрит

– Как я уже сказала по телефону, ваш адвокат, мистер Дрейтон, связался с нами, по всей видимости, для того, чтобы внести ваш дом в наш реестр. Насколько я понимаю, вы решили перебраться в дом престарелых, и у вас нет родственников, которые были бы заинтересованы в вашем особняке.

Пока я говорила, мистер Вандерхорст не притронулся ни к кофе, ни к конфетам. Вместо этого он подошел к одному из высоких окон, которые выходили в сад. Оттуда, где я сидела, мне была видна часть старого дуба. Я умолкла, ожидая, когда хозяин подтвердит то, что я только что сказала, и заодно воспользовалась возможностью откусить кусочек темного шоколада.

Когда старик наконец заговорил, его голос звучал еле слышно.

– Я родился в этом доме, мисс Миддлтон, и прожил здесь всю свою жизнь. Как и мой отец, и дед, и прадед до него. Члены семьи Вандерхорст жили в этом доме с 1848 года, когда он был построен.

Кусочек конфеты застрял у меня в горле. Все понятно. Он не продает дом, я же впустую потратила целое утро. Кое-как проглотив шоколад, я ждала, что он скажет дальше, все это время чувствуя, как совесть дергает меня, шепча в ухо те же самые слова, но только сказанные моей матерью. Только это было давным-давно, и я уже не та девчушка, которая слушала их с надеждой в сердце.

– Но теперь я остался один. Последний из нескольких поколений предков, которые старались сохранить этот дом в нашей семье. Даже после Гражданской войны, когда не хватало денег, они продавали столовое серебро и драгоценности, а порой даже голодали, лишь бы не продавать этот дом. – Мистер Вандерхорст повернулся ко мне лицом, словно вспомнил, что я нахожусь в комнате. – Этот дом – нечто большее, чем просто кирпич, известь и доски. Это связь с прошлым, с теми, кто жил до нас. Это воспоминания и чувство общности. Это дом, в котором рождались дети и умирали старики, пока снаружи менялся мир. Это кусок истории, которую можно потрогать руками.

«Это тяжеленный долг, камнем висящий на вашей шее, который тянет вас вниз, к полному разорению», – хотелось добавить мне. Но я этого не сказала, потому что мистер Вандерхорст внезапно побледнел и пошатнулся, едва устояв на ногах. Я вскочила и подвела его к креслу, а затем протянула чашку кофе.

– Может, вам вызвать врача? Вы плохо выглядите. – Я поставила кофе на стол рядом с ним и, вспомнив, что старик сказал о доме, взяла его за руку. Пусть для меня это просто кирпич и известь, для него дом – это вся его жизнь. Жизнь, которая подходила к концу, у него же не осталось никого, кто взялся бы привести в порядок сад или мог бы любоваться чашками с розочками. Странно, но это опечалило меня, и я по-прежнему не отпускала его руку.

Старик даже не пригубил кофе.

– Вы видели ее? В саду… вы видели ее? Дело в том, что ее видят только те, кого она одобряет.

Я разрывалась пополам, не зная, то ли ответить ему, то ли вызвать врача. Но сказанные им слова я уже слышала раньше, и когда-то, миллион лет назад, моим молодым и легковерным сердцем я поверила им. Это тоже кусок истории, который можно потрогать руками. Я посмотрела старику в глаза и разрешила себе увидеть его мольбу и понять его боль.

– Да. Я видела ее, – ответила я, сделав глубокий вдох. – Но вряд ли потому, что она одобряет меня. Иногда я… вижу вещи, которых нет.

К лицу хозяина вернулся легкий румянец, и он даже улыбнулся. Более того, подавшись вперед, похлопал меня по колену.

– Это хорошо, – сказал он. – Я рад это слышать.

Сказав это, он откинулся назад, тремя большими глотками допил кофе и встал, как будто ничего не случилось.

– Надеюсь, вы не возражаете, если я завершу нашу милую встречу слишком резко. Просто сегодня утром мне нужно кое-что сделать, прежде чем придет мой адвокат. – С этими словами он стащил с подноса чистую льняную салфетку, поставил на нее фарфоровое блюдце с конфетами, связал углы салфетки узлом и вручил ее мне.

Я молча встала, в очередной раз выбитая из колеи его поступком.

– Но мы даже не обсудили… – пролепетала я, когда ко мне вернулся дар речи.

Вандерхорст сунул мне в руки накрытое салфеткой блюдце, и я была вынуждена его принять.

– Простите, я не могу взять ваше блюдце. Я не знаю, когда снова приду сюда, чтобы вернуть его вам.

Он лишь махнул рукой.

– Ничего страшного. Оно вернется сюда даже раньше, чем вы думаете.

Я хотела рассердиться. Боже, как же это глупо – потратить утро на бессмысленный визит! Однако посмотрев на блюдце в своих руках, я почему-то ощутила странное сожаление. Из-за чего? Это кусок истории, который можно потрогать руками. Мне вновь было семь лет, и я стояла рядом с матерью перед другим старым домом.