Марина Крамер - Школа выживания волчицы

© Крамер М., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Рука сама потянулась к укрепленному на катана-какэ мечу. Сама, против воли хозяина. Мужчина с удивлением смотрел на меч, оказавшийся в руке, – пальцы сжали рукоять, и кожа ската, которой была обтянута рука, приятно холодила ладонь. Ничего более прекрасного, чем этот меч, он никогда прежде не видел. Это было его сокровище, его богатство, его гордость. Настоящий самурайский меч эпохи Токугавы Иэясу, принадлежавший школе мастера Мурамасы. Для тех, кто понимал, – этому мечу не было цены, в мире просто не существует таких денег, за которые обладатель меча готов был бы с ним расстаться. Совершенный инструмент для убийства – и одновременно произведение искусства, любоваться и восхищаться которым никогда не перестанешь.

Мужчина поднял меч так, чтобы лезвие его оказалось на уровне глаз, и принялся вглядываться в холодную сталь, рассыпавшую блики в лучах утреннего солнца. Меч словно поработил его, подчинил, но это ощущение было приятным. Власть, которой обладал меч, не вызывала у мужчины никаких отрицательных эмоций. Наоборот – когда он держал его в руках, все было правильно и хорошо, так, как и должно быть. Но стоило расстаться с оружием хоть на сутки, и все шло кувырком, дела не ладились, еда оказывалась невкусной, книги – неинтересными, свет то слишком ярким, то недостаточным. Когда же он брал меч в руки или просто оказывался в той комнате, где он покоился на катана-какэ, все немедленно становилось на свои места. Ему никто не был нужен, потому, наверное, он даже не заметил, как жена собрала вещи и ушла, не оставив ни адреса, ни телефона, как один за другим пропали все старые друзья-приятели. Остались только такие же, как он сам, коллекционеры-фанатики, сидящие в Интернете и готовые ради раритетной вещи пускаться в дальние путешествия и тратить баснословные суммы, чтобы обладать вожделенной вещью. Если бы он мог, то и работу бросил бы, но тут незадача – не на что стало бы покупать новые предметы для коллекции, и потому он держался.

Меч завораживал – такой правильной и строгой красоты он не видел никогда. Ею хочется любоваться беспрестанно, не отрывая глаз, не отвлекаясь. Но почему внутри вдруг такая тоска? Почему так ноет сердце? И тяжесть, такая могильная тяжесть, как предчувствие смерти…

– Да, мой господин. Я слышу тебя. Я все понял.

– У меня дежавю.

Старший оперуполномоченный Карепанов сжал пальцами переносицу и закрыл красные после ночного дежурства глаза.

– В смысле? – его напарник лейтенант Илья Гаврюшкин, всего полгода работающий с Карепановым, боролся с подкатившей к горлу тошнотой и старался не смотреть на обезглавленное тело на полу.

– Да пару лет назад так же точно начиналось, – пояснил тот, – разве что в роли потерпевших бомжи выступали да раскиданы были по всему городу почти. А так один в один – башка отдельно, тулово отдельно, собирай не хочу. Кстати, здесь еще хоть башка рядом лежит, а тогда вообще безголовых находили.

– Так, может, того… опять? – предположил осторожно Илья.

– Если бы, – вздохнул Карепанов, убирая от лица руку, – но, увы, это что-то новенькое. У меня с тем делом, правда, не только негатив связан. Сын мой как раз благодаря тем трупам, если можно так сказать, всерьез увлекся единоборствами. Руководитель «Каскада» у нас тогда подозреваемым проходил.

У Ильи вытянулось лицо:

– Не понял.

– Бывают, Илюха, и у нас осечки. Чуть невиновного человека под убойную статью не подвел, каюсь. Но, слава богу, разобрались. А пацан мой теперь на него как на икону смотрит. Ладно, отвлеклись. Что думаешь по трупу?

«Думать по трупу» Илья не хотел – тошнота становилась все сильнее, и он чувствовал, что если бросит еще хотя бы взгляд в сторону обезглавленного тела, точно вывернется наизнанку. И будет ему мучительно стыдно перед Карепановым за собственную слабость. Труп же, как нарочно, так и маячил перед глазами. Особенно отсеченная голова с полузакрытыми глазами, откатившаяся от тела почти к самому балкону.