Полина Раевская - Каюсь. Том 2

Он жадно ласкал мои соски языком, покусывая их, доводя меня до исступления.

–Да, моя девочка, кричи! Кричи еще громче, – шептал он, подминая меня под себя и забросив мои ноги себе на плечи, стал яростно вдалбливаться в мое тело, доводя до истерики. Я уже не могла кричать, только всхлипывать, судорожно вцепившись пальцами в простыни, комкая их.

Я умирала под ним от невыносимого удовольствия, выгибаясь дугой от каждого толчка. Взмокшая, обезумевшая, притягивала его за плечи к себе, зарываясь пальцами во влажные волосы на затылке. Он же, обхватив мое лицо ладонью, целовал, тяжело дыша, прожигая меня странным, диким взглядом, проникая им в самую душу. И меня переполняли чувства от ощущения целостности с ним, от этой близости, когда саму себя ощущаешь через любимого мужчину, через те места, где он тебя касается. И в этом, казалось, заключено такое простое, незамысловатое счастье – просто быть рядом с ним, видеть его таким настоящим, касаться, чувствовать на своей коже его горячее дыхание, бессвязный шепот и с ума сводящие поцелуи.

И об этом счастье хотелось кричать, и я кричала.

–Люблю тебя!– надсадно со стоном, растворяясь в проникновенном взгляде. В ответ Гладышев с чувством целует меня, ускоряя темп, но мне этого недостаточно, я хочу не только ощущать, я хочу слышать. Хочу, чтобы его губы хотя бы раз произнесли заветное «люблю». Поэтому прерываю поцелуй и, задыхаясь, произношу на выдохе, боясь услышать ответ, – А ты… Ты любишь?

–Да,– без колебаний, входя в меня на всю длину, отчего мы одновременно стонем.

–Скажи, – шепотом, судорожно целуя его в губы.

–Люблю,– выдыхает, с силой подаваясь вперед бедрами, глядя в мои затуманенные кайфом и слезами глаза.

–Еще, – сорванным шепотом, впиваясь ногтями в стальные мышцы его плеч, чувствуя приближение урагана.

–Люблю,– уже громче и сильнее, рвано двигаясь.

–Еще!– требую в беспамятстве сквозь пелену дикого наслаждения.

–Люблю, – впивается в мои губы со стоном.

– Еще, еще, еще… – кричу, заходясь в эйфории, когда насквозь прошибает горячей волной оргазма.

– Люблю, люблю, люблю, люблю! – стонет он, безжалостно тараня мое тело рваными толчками, а потом замирает, и дрожа, изливается в меня, обессиленно шепча, – Люблю, малыш… люблю…

Нам потребовалось очень много времени, чтобы прийти в себя. Не знаю, сколько мы лежали, обнявшись, молча разглядывая тени на потолке, и слушая шум прибоя. Для меня вообще время переставало существовать рядом с Олегом. А уж после всего сказанного перестал существовать весь мир.

Я лежала у своего Зануды на груди и счастливо улыбаясь, вырисовывала на его коже слова любви. Олег же гладил меня по спине, скользя кончиками пальцев по позвоночнику.

–Угадай, что я пишу, – обратилась к нему шепотом, боясь нарушить эту умиротворяющую тишину. Гладышев усмехнулся и, кивнув, закрыл глаза, концентрируясь на моих художествах.

Но когда я вывела первое слово, он нахмурился.

–Не понял… « уои»?– взглянул он на меня недоуменно.

–Думай, Олеженька, не все так просто, – улыбнувшись краешком губ, подмигнула я.

–Аа,– сообразил он, когда я вывела следующую букву, – На английском.

–Какой умный мальчик, – пожурила я его и, чмокнув в губы, продолжила рисовать.

– You're.. a ..shooting.. star.. I.. see,– проговаривал он, складывая буквы в слова, – A… vision… of ecstasy. When… you hold me, I'm… alive. We're.. like… diamonds in the sky.(Ты – падающая звезда, которую я вижу.Осязаемый восторг. Когда ты обнимаешь меня, я оживаю…Мы, словно бриллианты в небесах.)

–Да, – довольно заулыбалась я, Олег же засмеялся и, притянув меня, поцеловал.

–Что это было, бриллиантовая моя?– спросил он спустя мгновение.

–Песня Рианны «Бриллиант», – пояснила я.

–Теперь твоя очередь угадывать, – заявил он, приподнявшись на локтях.

Я улыбнулась и с энтузиазмом закивала.

–Но учти, это будет не просто, сконцентрируйся, – предупредил он хриплым шепотом, нависнув надо мной. Я тяжело сглотнула от сгустившейся атмосферы и, закрыв глаза, приготовилась.

Но уж точно не к тому, что он в следующую секунду начнет вырисовывать буквы языком на моей груди, спускаясь все ниже и ниже.

Мы занимались любовью до самого утра. Эта была ночь откровений и открытий, мы будто заново знакомились, изучали друг друга.

Впрочем, мы занимались этим всю последующую неделю. Каждую секунду любили друг друга. Любовь была во всем: во взглядах, в прикосновениях, в тихих разговорах по ночам, в молчание на закате, в дурачествах по утрам, в море смеха и веселья, и, конечно же, в сексе, в океане секса. Мне кажется, за эту неделю у нас его было столько, сколько не было за все те месяцы «сред и пятниц». По крайней мере, ТАКОГО секса точно не было. Это было что-то настолько потрясающе –нереальное, что после мы даже говорить не могли от бессилия и счастья. Стерлись все грани, все понятия и условности. Даже Гладышев забыл про свои принципы: не было больше никаких «не целую после минета», «не выношу царапин и засосов», «не сюсюскаюсь на людях». Целовал и еще как: вылизывал мои губы после того, как я ласкала его ртом. И ходил весь покрытый моими метками. Царапины и засосы его, конечно, так и бесили, но во время секса он не замечал моих вольностей, лишь после, стоя перед зеркалом, бурчал, как он будет ходить без футболки. Но ходил и даже без намека на смущение. Нам вообще не было ни до кого дела. Мы забыли обо все на свете, поглощенные друг другом, и возвращались в реальность только, когда звонили родные.