Рина Осинкина - Опасный винтаж

Вчера, посетив наплакавшуюся до икоты Ритку и дотошно обо всем ее порасспросив, а потом кое-как успокоив, Алина сразу же позвонила Марьяне на службу.

Та почти полгода как была переведена из своего районного отделения в самое что ни на есть сердце московской полиции – на Петровку.

«Дослужилась, карьеристка», – с усмешкой подумала Алина, но это она так, любя. Марьяна была умна, энергична, зубаста, а кроме того, азартна и удачлива. Неплохой капитал. Семьи у подруги не было, но Алине как-то даже не приходило в голову задаться вопросом – почему? Не рисовался в ее воображении мужчина, которому Путято стирает носки и гладит рубашки. Видимо, Марьяниному воображению он тоже не рисовался.

Алина ей звонила в надежде, что Машка сможет воспользоваться своими связями и узнает какие-нибудь подробности, так сказать, изнутри. Алина не представляла себе, чем в данном случае могут помочь эти подробности, но ее сознание категорически отказывалось принять и усвоить, что тетя Тамара могла кого-то убить, тем более мужа, тем более пырнуть ножом. Она не алкоголичка, не наркоманка, не подвержена приступам буйства. По крайней мере, ранее в этом замечена ни разу не была. Если это только не внезапное обострение скрытой вялотекущей шизофрении.

Нужно будет все обдумать, может, медэкспертов потребуется привлечь. Нельзя тетю Тамару бросать.

Но оказалось, что Марьяна не просто в курсе, Марьяна это дело ведет. Риткина мамаша явилась с повинной прямиком к ним на Петровку. Это было удачей, если в данной ситуации уместно говорить об удаче.

Марьяна Алину выслушала и сказала: «Ладно, свидание получишь», а потом тут же перезвонила и велела: «Только ко мне сначала зайди».

Все это было вчера, а сегодня с утра вместо работы Алина приехала в эту опустевшую квартиру, ключи от которой ей дала подруга Ритка.

Та наотрез отказалась идти к матери в СИЗО. Рыдала и говорила Алине:

– Я потом, я как-нибудь потом к ней обязательно схожу. Но пока не могу, понимаешь? Не могу! Ты скажи ей, что я заболела, ладно? Что я зайду, как поправлюсь.

Алина старалась понять. Не получилось, хотя она честно старалась.

Она вспомнила, как тетя Тома Ритку любила. И Ритка очень любила мать. А потом выросла и начала матери хамить, они ссорились часто и зло. Куда что делось?..

Алина осмотрелась, соображая, где тут что. Наверное, нужно найти что-то типа спальни, а в спальне уже обнаружится и платяной шкаф. Нужен свитер, носки шерстяные, смена белья…

Обстановка давила. И тишина стояла какая-то затхлая, и воздух казался наполненным ватной жутью. Как будто некто бестелесный и недобрый, растворенный в пространстве стен, встретил ее у входа и теперь с холодной усмешкой рассматривал ее и изучал, и ему было немножко любопытно, зачем она пришла и что собирается тут делать.

Поймав себя на этих мыслях – нет, ощущениях, Алина рассердилась и решительно двинулась исследовать апартаменты. Свернула направо и по узкой кишке коридора вышла на кухню. Кухня как кухня, раньше у них тоже такая была. Линолеум на полу, кафель над мойкой, мебель разномастная.

Она поискала глазами какой-нибудь приемник. На табурете у окна нашлась магнитола: старенький советский двухкассетник «Маяк». Этот аппарат Алина хорошо помнила, это тети Тамарина вещь. В школьные годы, назанимавшись под завязку химией с геометрией, девчонки расслаблялись, слушая по нему «Иванушек» и Таню Буланову.

Привычным движением Алина потыкала по клавишам и, обнаружив в правом кассетоприемнике какую-то кассету, уверенно нажала кнопку воспроизведения. Кухню тут же наполнил хриплый баритон Владимира Семеновича, экспрессивно и со вкусом выводящего что-то о серебряных родниках и золотых россыпях.

«Высоцкий так Высоцкий, главное, пошумней и погромче», – подумала Алина и, более не задерживаясь в помещении, где недавно умирал человек, прошагала в глубь квартиры.

У тети Тамары все было прибрано. Когда она только успевала?

Насобирав по полкам стопку носильных вещей и водрузив сверху на нее пару толстых шерстяных носков-самовязов, Алина отправилась в прихожую – упаковывать собранное. Главное, магнитофон не забыть выключить, а потом бумажку снаружи снова наклеить. В смысле с печатью.

Когда она впихивала тети Тамарин спортивный костюм в дорожную сумку, которую специально для такого дела захватила из дома, Высоцкий на высокой ноте неожиданно смолк, затем раздался тихий щелчок, шипение, затем чье-то невнятное бормотание и громкое «Алё», а после паузы незнакомый мужской голос с надрывом прохрипел: