Анна Веммер - Ненавижу и… хочу

– А это что?

– Я…

– Елизавета, я спрашиваю, что это?!

– Я не знаю, Айжан! Я впервые его вижу, это не я!

Должно быть, кто-то из девчонок испугался, что поймают и быстро сунул мне в сумку. Но как доказать?

– Давайте посмотрим камеры! Я ничего не брала, я даже не знаю, чей он!

Начальница неторопливо открывает кошелек, но он совершенно пуст, только карточки виднеются в специальном отделе. Женщина поднимает на меня глаза, и я читаю в них все: злость, разочарование, обвинение и… что-то еще.

– Что? – онемевшими губами спрашиваю я.

– Лиза, верни деньги по-хорошему.

– Какие деньги, Айжан?! Я! Ничего! Не! Брала!

– Кошелек клиента в твоей сумке. В кошельке были деньги, ровно двадцать семь тысяч рублей. Сейчас здесь пусто. Давай не будем вызывать полицию. Верни деньги, с клиентом я разберусь сама. И пойдешь отсюда на все четыре стороны по-хорошему.

Двадцать семь тысяч… еще год назад они казались копейками. Я могла купить туфли в три раза дороже просто потому что понравились ремешки или отдать такие же деньги в спа-салоне. Сейчас чтобы их заработать мне разве что придется пойти в проститутки. Или продать почку, и тогда останутся деньги на коммуналку, кстати.

– Я не брала. Я клянусь, я не брала! Айжан, ну где бы я их спрятала?!

– Ладно. Не хочешь по-хорошему, я вызываю полицию.

Первый шок чуть проходит, и я заставляю себя успокоиться.

– Да. Да. Вызови. Пусть смотрят камеры, я ничего не брала!

– Клиенту скажи, – огрызается Айжан.

– Скажу! Где он? Пусть скажет, когда именно я подходила и как умудрилась украсть бумажник, посмотрим по камерам!

Я направляюсь к выходу из подсобки, чтобы вернуться в зал и разыскать обворованного наверняка бухого идиота, не уследившего за бумажником и даже не запомнившего официантку. Но начальница преграждает мне путь.

– Дудки, милая. Никуда ты не пойдешь. Будешь сидеть здесь, пока не приедут менты, ясно? А если клиент захочет пообщаться, тогда зайдет. Не хватало мне еще воровки! Это не сельский клуб, это элитное заведение!

– Но…

– СЯДЬ, СУКА!

Я испуганно сажусь на скамейку. Сейчас Айжан выглядит ненормальной. Ее ноздри широко раздуваются от гнева, а глаза мечут молнии. Кажется, она в шаге от того, чтобы меня ударить, и я невольно чувствую, как сжимаюсь в ожидании боли. Ненавижу! Ненавижу!

– Только попробуй что-нибудь выкинуть, Каренина, я тебя сама под поезд брошу, ясно?! Позорище. Лимита.

Она с грохотом захлопывает дверь, и я остаюсь в темноте, нет сил даже включить в подсобке свет. Руки мелко дрожат, а к горлу подкатывает тошнота. Я лишилась работы… это не подлежит сомнению. И если не докажу, что не брала проклятый бумажник, то отправлюсь в тюрьму.

– Господи, когда все это закончится, – шепотом спрашиваю я, хоть и знаю, что ответа не будет, – неужели меня мало за Лешку наказали…

Нельзя сейчас плакать, и я упрямо вытираю слезы. Я не слабая, я не воровка, я сейчас спокойно все объясню полиции, клиенту. Мы вместе посмотрим камеры, найдем того, кто спер бумажник и подкинул его мне, а потом я пойду домой и забуду все, как страшный сон. Всю жизнь как кошмар, непрекращающийся.

Время течет невыносимо медленно. У меня нет часов, а смартфон остался в сумке, которую почему-то забрала с собой Айжан. Кажется, будто я сижу здесь несколько часов, и вскоре приходит паническая мысль: а если обо мне забыли? Разобрались в инциденте и ушли, а меня так и оставили в закрытой кладовке. В темноте.

Я знаю, что будет дальше. Еще какое-то время у меня получится сохранять спокойствие, а потом накроет паникой. Я уже чувствую, как из темноты она тянет ко мне холодные скользкие лапы. Иногда помогает думать об Артемке. Я вспоминаю его темную головку, склонившуюся над рисунком, высунутый от усердия язык и тихое сопение.

А Лешка смеялся и говорил:

– Лизка, весь в тебя. Ты не замечала, что вы совершенно одинаково вытаскиваете язык, когда думаете? Они у вас даже одинаковой формы. Никогда не думал, что языки могут быть одинаковыми.

Его это так забавляло, что он постоянно ловил нас на задумчивости и по-дурацки хихикал.

Это опасный путь. Я могу как вытащить себя за косичку из болота, так и оступиться, вспомнить о том, чтобы было после, и провалиться еще глубже. Захлебнуться в собственной тоске.

Слышу шаги и поднимаюсь. Щелкает замок, а вместе с ним «тук-тук» – мое сердце в последний раз с силой ударяется в грудную клетку и замирает. Наверное, так заключенный ожидает приговора. Надеется, что произойдет чудо, и приговор станет оправдательным, но в глубине души знает, что к нему идет палач.