Юлия Чернова - Водопад в пустыне

Аминат с матерью приблизились к шатрам, похожим на острые горные хребты. Обычно на кочевье собиралось двадцать-тридцать человек, живших в пяти-семи палатках. Но племя Аминат было велико. Шестьдесят шатров выстроились в круг. Шестьдесят островерхих громадин, сшитых из полос плотной ткани. Ткань эту изготовляли из шерсти черных овец, примешивая коричневую верблюжью шерсть. Шатры великолепно защищали от палящего зноя днем и ледяного холода ночью, от ливней и песчаных бурь.

В кочевье царило оживление. Мужчины спешно доили коз и верблюдов, женщины готовили еду. Все двигались быстро, сосредоточенно; часто поглядывали на небо. Дети вертелись тут же, стараясь помочь, но больше мешая. Даже собаки разделяли всеобщее возбуждение и не лежали в тени олеандров, а с лаем носились вокруг шатров.

Взрослые переговаривались редко, вполголоса, никто не пел. Только лай собак да возгласы детей нарушали тишину.

Подойдя к шатру, Аминат увидела, что мать ее не дождалась и сама заново укрепила деревянные колья. Боковые стенки из плотной шерстяной материи были подняты. В тени, отбрасываемой верхним полотнищем, на пестром красно-оранжевом ковре спали младшие братья.

– Разбуди детей и одень их, – велела Дамига.

– Да, мама.

– Ты чем-то встревожена?

Аминат не решилась признаться, что более всего обеспокоена нежеланием матери выдать ее замуж.

– Я… видела странную машину.

Дамига приподняла узкие брови. Аминат поспешила объяснить:

– На восток, в сторону Этиаша, проехала машина.

– И что же здесь странного? – спокойно спросила мать.

– Ни у кого в кочевье нет машины. И туристы сюда не приближаются…

Дамига отвернулась и равнодушно сказала:

– Занимайся своими делами, дочь. Будет больше проку.

Девушка опустила боковые полотнища шатра и скрепила их особыми булавками. Слова матери ее не уязвили, но удивили. Аминат не требовалось подгонять, а Дамига никогда не понукала детей понапрасну. Казалось, она хотела поскорее прервать разговор.

Аминат удивилась. Сперва ее озадачило появление машины, теперь – поведение матери.

Долго предаваться раздумью Аминат не пришлось. Пятилетний брат, считавший себя взрослым, увернулся, выхватил одежду из рук сестры.

– Дай, я сам!

И мгновенно натянул шаровары задом наперед.

Трехлетний брат, беря пример со старшего, стал надевать рубаху, запутался в рукавах, и скоро по ковру катался тугой брыкающийся узел.

Пока Аминат высвободила и одела брата, пока принарядилась сама – начало темнеть.

Ночь надвигалась стремительно, а с нею – дождь. Ледяным порывом пронесся ветер. Затем наступило затишье – краткое затишье перед ливнем.

Близ шатров запылали костры, собрались дети. Шумные игры и беготня были забыты; ребятишки степенно расселись возле огня. Старшие хранили молчание, младшие изредка перешептывались, но глаза у всех блестели одинаково ярко.

Взрослые, взявшись за руки, двинулись вокруг костров. В черное небо взметались россыпи искр, отсветы пламени озаряли веселые лица. Мерцали золотые украшения – женщины приоделись к празднику. Ярче всех вспыхивали цепочки и браслеты Дамиги: будто волны пламени пробегали по одежде.

Наряд ее дочери был много скромнее, но Аминат радовалась и новому покрывалу, и двум браслетам. А еще больше радовалась тому, что Асех не сводил с нее взгляда. Разговаривать они не могли, и девушка ждала, когда зазвучит песня.

И песня полилась: медленная, долгая, словно переход в пустыне. В ночной тишине звучали слова древней «Хвалы воде.»

«Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу моря и каждый день видит солнечные лучи, играющие в морских волнах? Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу озера и каждый день видит силуэты деревьев, отраженные в озерной глади? Кто знает вкус воды? Тот, кто живет на берегу реки и каждый день видит лодки, несомые тихими струями?

Нет, вкус воды знает лишь житель пустыни. Он припадает к воде иссохшими губами: глоток воды – глоток жизни. Кто лучше знает вкус воды?»

С последними словами руки разжались, круг распался. Теперь говорить надлежало по очереди. Все взрослые, начиная со старейшины Сетун-аха и заканчивая юной Михеб, которой накануне исполнилось шестнадцать лет, могли произнести три фразы. Сперва следовало вознести благодарность за радости минувшего года, затем попросить благополучия для всего племени, потом пожелать грядущих радостей для себя.

Сетун-ах благодарил за воду, и просил воды, только воды – для племени и для себя.