Станислав Малозёмов - Я твой день в октябре

Пошли считать оставшееся в целости. Много людей пошло. Дед только остался на улице. Прислонился к шаткому забору и обреченно плакал. Глядя под ноги.

– Да почти ничего не пропало, – радовался Витька. – Занавески сгорели, пол провалился. Сундук с летними шмотками спалился. Новые купим. Стаканы полопались и обеденный стол обуглился. А так вроде всё. Гармошка вон лежит отцовская. Телевизор вынесли, успели. Нормально всё.

– Я тебе за треть цены все стройматериалы достану, – взял Витьку за плечо Иван Обухов. Зам начальника СМУ-2. Кирпич, шпалы, доску, рамы, косяки. Фундамент цементный зальём. Проскуряков Олег тебе проводку путёвую от столба разведет по дому и в сараи. Да, Олежек?

– Да нет разговора! – потрепал Витьку за лохмы Проскуряков.

– А мы с пацанами строить поможем, – крикнул Лёха.

– Да усохни, Малович, – засмеялся зам начальника СМУ-2. – Мои ребята в выходные субботник тут сделают. Витька им ящик водки поставит и хорош. За четыре выходных дом готов будет.

– Пока несите всё ко мне домой, – сказал Димка Конюхов. – И поживёте у нас с Нинкой пару недель. Не треснем. Дом у меня – я те дам! Рота солдат влезет.

Пожарные скатали в рулоны рукава для подачи воды, отстегнули брандспойты, покидали всё между кабиной и баком, попрощались и убыли ждать следующего пожара.

А Лёха почистил трико, помыл руки в луже и побежал с Ташкентской улицы на Октябрьскую. Минут пятнадцать ходу от пожарища. Сидя на мокром крыльце древнего Садчикова магазина курили под зонтами Нос, Жердь и Жук. Лучшие друзья.

– Вы, блин, тунеядцы! – весело крикнул Лёха, обняв каждого по очереди. – Не работаете, не учитесь, пожар рядом не заметили. Не помогли тушить. Вас судить надо. И расстрелять за вредительство. Вы государству своей ленью мешаете выбиться в лидеры среди союзных республик. Бараны бесполезные!

– Лёха вернулся! – радовались лучшие друзья, пропустив ехидную тираду поверх зонтов. – Ну, давай, колись, что и как. Чего заработал, чему научился, когда на английском болтать начнешь?

Каждый вставил своё слово и крепко пожал ему руку.

– Вот, блин, удивительное дело! – как в театре актер патетически произнёс Лёха Малович. – Не научился ничему, пользы колхозу принёс на копейку. Зато влюбился!

– Удивил, блин! – заржал Нос.– Ты их сколько за этот год отлюблял? Штук двадцать, не меньше.

– Ты, Нос, тупырь, – развеселился Лёха. – Отлюблял и полюбил – это как небо и земля. Говорю же – влюбился. Первый раз по-настоящему. Полюбил! Чего вам не ясно, охнарики? У меня вот тут жарко, в груди. Там где душа с сердцем. А не в штанах, как обычно. Разницу просекаете?

– Ха! – изумился Жердь. – Такого не было ещё. Если не врёшь.

– Тогда садись в серединку, – потянул его за руку Жук. – И колись. Руку на Библию клади и колись как Петру святому перед воротами в рай. Правду и только правду.

Лёха сел, закурил, помолчал, собрался с духом и каким-то странным, не своим голосом начал первый в своей жизни рассказ о том, чего пока ни с кем из близких друзей не случалось. О нагрянувшей без спросу и разрешения настоящей, неизведанной и пугающей любви.

Дождик аккуратно прижал к земле поздние цветы на клумбах перед магазином. Легли, пачкая в грязи разноцветные листочки, бархатцы, бессмертники, циннии и хризантемы. Разновеликие, свободные и вполне довольные беспризорностью своей собаки опустили мокрые головы и бесцельно бегали в сторону Тобола и обратно. Лапы собачьи с размаху поднимали из-под воды грязь и забрасывали её на хвосты и мокрые спины. Но не слабенький разум животный вытащил их из обжитых сухих и тёплых укромных закутков, которых люди и не замечали. Наоборот, мудрость инстинкта бессознательного нашептывала собакам, что если по лужам не просто бегать, превращая мягкую шерсть в тяжелую мокрую ношу, а почаще падать в места, где поглубже, да валяться там с переворотами и замиранием на спине, задрав ноги, то получалась прекрасная оздоровительная процедура.

Блохи оставались в лужах, а пока заведутся новые – можно будет с недельку- другую пожить в покое тела и духа, продляя этим не слишком долгую жизнь.

Лёха рассказывал о появлении непривычного светлого чувства долго и красочно. Деталей не упускал, но и общую философскую, моральную и нравственную платформу любви несомненной утверждал примерами из классической литературы, знаменитых кинофильмов, да из подручных многочисленных примеров, находившихся в окружающей городской действительности.