«Вашим людям не будут чинить препятствий на обратном пути в Корикию, – отчеканила я. – Слово дочери Эрвига!»
И резко выдернула клинок, заставив Карстена пошатнуться. Один из гвардейцев поддержал его под локоть, вероятно, из уважения к мужеству врага. Карстен перевел дыхание. Теперь пот струился градом по его лицу, капая на рубашку.
«Новым генералом армии станет Осмонд, сын Дрема».
«Передайте Дареку, что я приказала разместить лорда Ройга в Северной Башне, – выдержав паузу, обратилась я к обступившим нас гвардейцам. – И пригласить к нему лекаря».
«Будет исполнено, ваше величество».
«Алансар, – возвысил голос Карстен, – ты теперь старший. Верни этих доблестных воинов государю и передай ему мой низкий поклон».
Корикийцам вручили оружие и, отсалютовав своему плененному лидеру, они покинули собрание.
«Я буду очень признателен вашему величеству, – тихо проговорил пленник, глядя мне в глаза, – за кувшин простой воды».
«Не заставляйте меня гневаться, милорд, и вам будут своевременно подавать и пищу, и вино, и воду».
Итак, Карстен, сын Ройга, угодил в капкан, который приготовила для него Авелин, дочь Эрвига.
Алина умолкла. Повернув голову, Константин смотрел на нее горящими в полумраке глазами. Она слышала его учащенное дыхание.
– Что?
– У меня нет слов. Ты расскажешь мне, что было дальше?
– Что было дальше? Или что будет дальше?
– Что будет… да, ты права. – Перекатившись на бок, он обнял ее и привлек к себе. – Я хочу познакомиться с Авелин, дочерью Эрвига, поближе. Я хочу победить или умереть.
Еще три винодельни. Еще один ресторан. Сегодняшняя жара настолько измотала россиян, что после работы они засиделись в обеденном зале, где – в отличие от всех предыдущих ресторанов, которые они успели посетить за эти дни, – работал кондиционер. С греческой стороны при них остался только Янис. Поскольку перевод с греческого на русский уже не требовался – все присутствующие говорили по-английски, – Никос уехал с Георгиосом и Леонидасом. Тарелки из-под салатов и горячего были уже убраны, на длинном столе, накрытом белоснежной скатерью, стояли бокалы, в которые по мере убывания подливалось белое сухое из Флорины, мелкие квадратные блюда с засахаренными фруктами и пепельницы, заполненные окурками почти до краев. Все разговоры, как обычно, вращались вокруг вина и винограда, пока Ольга, уже изрядно захмелевшая, не рассказала историю про свою школьную подругу, которая с детства имела проблемы со слухом, после родов полностью оглохла, а ее муж, видя такое дело, в течение года нашел себе другую, молодую и здоровую.
– Вначале стеснялся появляться с женой на людях. А когда появлялся, без конца оправдывался, мол, она не всегда такая была, осложнение после родов, не обращайте внимания. Потом начал вечерами пропадать, домой приходил уже заполночь, только чтобы переночевать… И наконец заявил: «Все, дорогая, развод!»
К столу подошел официант. Вопросительно посмотрел на Константина. Так бывало почти всегда – официанты, бармены, сотрудники отеля, другие работники сферы обслуживания выбирали именно Константина, чтобы обратиться к нему, даже несмотря на присутствие своих соотечественников. Алина долго гадала почему и в конце концов задала вопрос Ростиславу. «Ничего удивительного, – усмехнувшись, ответил тот. – Костик у нас – ходячая харизма».
Константин попросил кофе для всех и пачку сигарет для себя лично. Харизма, вот оно что. Глядя, как он сидит в привычной своей, грациозно-расслабленной позе, положив ногу на ногу, левую руку перевесив через спинку стула, в правой держа бокал с оставшимся на дне глотком вина, Алина страдала от невозможности прямо сейчас запустить пальцы в его темные волосы, сжать, потянуть… потом спуститься к плечам… быстрым движением обрисовать рельеф мускулов и вонзить ногти в бронзовую от загара кожу… Стоп! Стоп! Что за мысли во время обеда? Ваше время – ночь. Нарушители священной заповеди «никаких романов на работе». Ловцы запретных желаний.
За всеми этими переживаниями она пропустила приличный кусок дискуссии. Кажется, Виктор только что спел песню в защиту мужчин.
Ольга раздраженно передернула плечами.
– Мне трудно представить, что человек из хорошего и порядочного вдруг превратился в сволочь последнюю. Он либо был дурным, либо сам себя не знал, не мог сказать наверняка, как поведет себя в критической ситуации.
– Нет людей хороших и дурных, – сказал Константин. – Есть хорошие и дурные поступки. С точки зрения социума или отдельных индивидов. Причем оценки эти далеко не всегда совпадают.
Читать дальше