Евдокия Гуляева - Свободная

Он громко хмыкнул на мои слова, поднялся на несколько ступенек вперед, ко мне, останавливаясь чуть ниже и, глядя мне в глаза, неспешно достал из кармана своих брюк портмоне. Раскрыв его, отсчитал двадцатку, и, образцово расправив купюры, протянул их мне.

– Не думал, что за промышленный шпионаж мало платят. Надо бы узнать у моей службы безопасности, сколько, в таких случаях, предлагаем мы.

– Мало, – едва шевеля бескровными губами ответила я, и, проглотив заслуженную обиду, забрала из его рук деньги.

Опустив голову и коротко махнув, словно со всем с ним соглашаясь, я сделала шаг в сторону, намереваясь обойти его, но он преградил мне дорогу.

– На что ты готова пойти?

– На всё, – не раздумывая, ответила я, глядя ему прямо в глаза.

Он снова открыл свой портмоне и, выудив оттуда уже знакомый мне черный матовый прямоугольник визитки-флаера, протянул его мне, повторив мои же слова:

– Запомни, если ты войдешь в двери этого клуба еще раз, ты будешь готова на всё.

Это его недвусмысленное предупреждение, вскользь брошенное мне, звучало у меня в ушах всю дорогу до дома, но тревога, а еще эмоции, ощущения и вспышки-воспоминания сразу оставили меня, как только я переступила порог своей комнаты. Теперь, глядя на уставшую Лиду, задремавшую в ожидании меня у детской кроватки, я была даже довольна, что вся эта чертовщина с поисками состоятельного любовника осталась позади, а деньги грели карман…

Двадцать тысяч рублей! Это много или мало?

Очень много, когда в холодильнике у тебя уже несколько дней совсем пусто. Очень много, когда полки единственного в комнате скромного кухонного шкафа-пенала сияют чистотой, а не банками с зимними заготовками. Очень много, когда до ежемесячной выплаты детского пособия осталась всего неделя… Но, в то же время очень мало, когда долг за жилищно-коммунальные услуги достиг своего критического порога и не сегодня, так завтра мне просто отключат свет. Очень мало, когда молоко в соседнем частном магазинчике уже не дают в долг, ежедневные письма с банковскими задолженностями уже не помещаются в стареньком почтовом ящике, а кредиторы, которые обивают порог моей комнаты, требуют немедленного погашения всей суммы долга, и жалкая сумма в двадцать тысяч их совершенно не устраивает. Так много это или мало?

Сняла и аккуратно повесила чужое пальто на вешалку у двери, тут же разувшись, поставила туфли в угол крошечной прихожей и босиком, на цыпочках, пошла по комнате, чтобы не потревожить шумом чутко спящих. Дойдя до детской кроватки, задержав дыхание, вытянула шею и, заглянув поверх Лидиного плеча, тихо вздохнула, а на моих губах показалась привычная полуулыбка, когда увидела, что на меня смотрят изумрудно-зеленые глазки моего сынишки…

– Митенька… – прошептала я одними губами…

Словно услышав своё имя, малыш в кроватке заворочался и тихо всхлипнул. Я замерла, выждала несколько секунд, но в конце концов ребёнок снова уснул, засунув крохотные пальчики в рот.

– Ну как? – сонным голосом тут же поинтересовалась подруга и, подняв голову с затекшей руки, выпрямилась. – Получилось?

Широко улыбнувшись ей, я достала купюры и тихонечко пошелестела ими, поигрывая пальцами. Мне хотелось запрыгать и бешено обнять Лиду. Все рассказать ей прямо сейчас, но я с трудом сдержала минутный порыв, понимая, что глубокая ночь совсем не время для откровений, тем более, с такой высокой слышимостью в квартире, как у нас. Я и так устала бороться с соседями, абсолютно непримиримыми к детскому плачу.

Зная неуёмное любопытство своей подруги, оценила то, что ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы сдержать его. Именно поэтому, уже у выхода, быстро чмокнула ее в щеку, вместе с благодарным поцелуем, давая ей невысказанное обещание раскрыть все мельчайшие подробности завтра…

Едва она вышла, я без сил сползла по стенке детской кроватки на пол и начала беззвучно рыдать, съежившись, размазывая по щекам слезы. Мыслей в голове не было, абсолютная пустота. Наверное, я даже ничего не чувствовала… хотя, нет… чувствовала: мне было грустно оттого, что спустя год с нами стало…

Мои губы распухли и ныли, истерзанные подневольными поцелуями…

«Выглядишь ты паршиво! Не товарный вид…» – обидные слова не так ранят, как, озвученная вслух правда…

А еще мне было невыносимо стыдно, что я взяла его деньги.

Раньше я не понимала, как можно умереть от «разбитого сердца», а теперь точно знаю, что запросто: сильное эмоциональное перенапряжение вызывает нервное истощение, после которого случается депрессия. В моем случае, затянувшаяся послеродовая. И вот я уже не могу ни есть, ни спать, ни говорить, ни даже толком дышать. К сожалению, трудно самой понять, где находится тот самый предел, безошибочно определить, что твоя жизнь находится в миллиметре от точки невозврата.