Ульяна Соболева - Вдова Хана

– Ну что, псина, ты так и будешь упрямиться или все же надумал?

Мужчина пнул заключенного под ребра, тот даже не застонал. Дверца машины распахнулась, и на песок стала маленькая женская нога в лакированной красной туфле. Это все, что мог видеть заключенный, которого Джамбул держал за волосы.

– Что ты так неучтив, Наран, с самим… как там тебя называли, плебей? Напомни!

Она сдавила скулы пленника рукой в перчатке.

– Пошла на х*й! Шавка!

Удар ногой в лицо, и из носа заключенного хлынула фонтаном кровь. Его продолжали держать за волосы и бить, пока он не застонал, закатывая глаза.

– Я сегодня уезжаю… Если ты будешь упрямиться, я привезу тебе скальп. Золотой, переливающийся на солнце скальп, или, может, ты хочешь черный? С косичками?

– Пошла на х*й, я сказал!

Его снова ударили и били до тех пор, пока не потерял сознание.

– Три дня без еды и воды.

– Он сдохнет!

– А ты не дай сдохнуть. Я тебе за что плачу!?

Хотела уйти, потом вернулась и наклонилась к заключенному:

– Три дня на размышления! Три! А это, чтоб тебе хорошо думалось!

И бросила в песок заколку с цветным бантиком из ленточки.

Настоящая любовь – это слепая преданность, безответная покорность, самоунижение, это когда веришь, не задавая вопросов, наперекор себе и всему свету.

(с) Чарльз Диккенс. Большие надежды

– Дарив, скажи мне уже, что вы нашли?

– Я все проверил. Ничего особенного. Остальные камеры показывают все то же самое. Один к одному.

Он старается не смотреть вниз, на прикрытую мягкой пеленкой головку малыша, который усердно сосет мою грудь. Да, я кормила своего мальчика сама, хотя мне и пытались навязать каких-то кормилиц из Монголии. Мне хватит и моего молока. Мой сын будет пить только его и ничье молоко больше.

– Не может быть! Я же показывала тебе несоответствие по времени.

Наклонилась вперед к ноутбуку и включила одну из записей.

– Вот смотри, везде запись обнуляется в двенадцать ночи, верно?

– Верно.

– Смотри, вот здесь машина Хана проехала по трассе в сорок пять минут, свернула налево, остановилась на светофоре. Везде это время совпадает. На всех записях со всех камер. А теперь смотри время взрыва. На одной из камер в пятьдесят восемь минут, на второй – пятьдесят пять, на третьей – пятьдесят три.

– И что это по-вашему значит?

Смотрит мне в глаза, пожимая плечами.

– Ты действительно не понимаешь?

– Нет, я не понимаю.

Малыш перестал сосать, и я поправила сарафан, приподняла сына, положила животиком на плечо.

– Это значит, что в каком-то месте что-то вырезали, а потом вклеили взрыв. И я хочу, чтоб ты нашел профессионала, который найдет это место… И еще. Найди мне тех, кто отвечает за городские камеры и мониторит их.

Посмотрела Дариву в глаза. Как всегда, совершенно беспристрастен. Спокойный, уравновешенный. Смотрит на меня скептически и явно сомневается в моей адекватности.

– Чего вы хотите этим добиться?

– Хочу найти некоего мистера игрек, который заплатил некоему мистеру икс, чтоб тот отдал ему записи с камер и потом поставил их на место.

– Год поисков, госпожа. Год мы ищем неизвестно что и неизвестно кого. Как в вашей сказке «Пойди туда, не знаю куда, и найди то, не знаю что». А как же анализы ДНК, где черным по белому написано о девяносто пятипроцентном соответствии.

– А разве оно не должно быть стопроцентным?

– С учетом того, насколько пострадали ткани – нет.

– А для меня – да! Это был не мой муж. Я хочу, чтоб провели еще одну экспертизу. Пусть сверят ДНК того… кого приняли за моего мужа, и моего сына. Я хочу посмотреть, покажет ли этот тест отцовство.

– Как скажете. Я сделаю все, что прикажет моя госпожа.

– Вот и сделай.

Поклонился, вышел из кабинета, а я посмотрела на сыночка, дремавшего у меня на руках. Смуглое личико с раскосыми глазами, черные волосики, пухлые щечки… и когда он откроет глаза, они будут удивительного голубого цвета, приводящего в восторг его прадеда. Мой маленький Тамерлан Второй. Мой принц. Любовь моя. Я найду твоего папу, чего бы мне это не стоило, и никто не убедит меня в том, что его больше нет. Малыш поморщил носик и улыбнулся, а у меня от любви и нежности защемило сердце. Как же тяжело ты мне достался, как же сильно я хотела, чтоб ты родился.

Я встала из-за стола, уложила ребенка в колыбель, позвала няню и вышла из спальни. Направилась в комнату Батыра.

Он остался жить у меня. Старый вредный старикан заявил, что ему здесь нравится. Он пришел в себя, когда я разговаривала с одним из управляющих концерном, спустя три месяца после исчезновения моего мужа. Пришел в себя настолько неожиданно, насколько и вовремя, иначе я бы наворотила с бизнесом непоправимых ошибок.