Мария Герасимова - Осталось четверо…

– Думаю, надо идти вглубь острова. Наверняка там есть пресная вода.

– Надеюсь, потому что без воды мы долго не продержимся.

– Как быть с едой?

– Сначала съедим все скоропортящиеся запасы, которые раздобудем в самолете. А потом будем ловить рыбу и искать фрукты или ягоды. Подумаем об этом позже.

– Все вместе пойдем на поиски воды?

Я задумалась о перспективе хождения по неизвестным джунглям в компании Эммы и Жанны. И если с одной можно договориться и справиться, то другая точно выведет меня из себя. Поэтому нет. Лучше, если они обе останутся на острове. Надо будет только найти им какое-нибудь занятие.

– Нет, они останутся на пляже, вдруг прилетят спасатели и никого не застанут.

– Хорошо, тогда идем вдвоем. Надо только всем позавтракать.

С одной стороны, идея хорошая, но не могу отделаться от чувства, что надо поступить по-другому. Но как? Чем таким можно занять Жанну, чтобы она с пользой провела весь день, при этом не забывая про Эмму? Может, мне лучше остаться здесь, а их отправить искать воду? Но что я буду здесь делать?

Пока я блуждала в своих мыслях туда-сюда, оставшаяся часть нашей команды проснулась и вовсю помогала Марку, который скидывал с самолета очередную порцию еды. И в этот момент я поняла, что необходимо провести ревизию всех запасов. Но это лучше делать в самолете, куда Жанна точно ни за какие коврижки не поднимется. Оставлять здесь Марка и идти с ней на поиски воды – не вариант. Он точно должен идти. Если случится что-то непредвиденное, то у него хватит сил прийти на помощь или как минимум не поддаться панике. Поэтому решено. Я остаюсь на пляже.

– Софи, иди завтракать.

– Иду.

Во время завтрака Жанна сидела очень тихо. И на мое предложение о том, что она пойдет с Марком искать воду, отреагировала в крайней степени спокойно. Удивительно, как разительно меняются у нее настроение и поведение, от истерики и нежелания делать что-либо до покорного согласия и спокойного выполнения любой просьбы. Благодаря рутинным занятиям я сама находила в себе силы не впадать в отчаяние.

Мы долго думали, как лучше поступить. Отправиться на поиски воды и не возвращаться, пока она не будет найдена, или вернуться засветло, даже если эта затея окажется неудачной. Как бы то ни было, рискнуть стоит. Мы договорились, что, идя в глубь острова, они будут делать пометки на листе бумаги, который потом можно использовать как примитивную карту. Решение о том, оставаться ли в лесу или возвращаться раньше, закреплялось за Марком. Пусть смотрит по ситуации. Я же осталась на берегу с Эммой. Как бы мне ни хотелось пойти вместе с ними, я не могла это сделать. Первым делом я намазала лицо и руки Эммы кремом от загара, его Марк вместе с чьей-то огромной шляпкой, которую пришлось доработать, чтобы она не сваливалась с головы Эммы, захватил из самолета еще утром. Она так забавно выглядела в этой шляпе, широкие поля которой разлетались на ветру, что Марк каждый раз улыбался, наблюдая за ней.

Ревизия имеющихся вещей. Ох… Как же мне не хочется лезть в самолет. Такое ощущение, что я целую вечность стояла около этого трапа, не в силах заставить себя взяться за связанные пледы, чтобы подняться наверх.

Не могу. Не могу.

– Не могу!!! – с отчаянием крикнула я, усевшись на песок.

Сколько я так просидела, не могу сказать. Да и к чему? Смотреть на часы и запоминать, сколько времени прошло с момента авиакатастрофы? Даже минута до спасения покажется вечностью, а мы уже почти сутки здесь.

Я так и сидела без дела, и мои мысли блуждали без какого-либо направления, пока взгляд не поймал бегающую по берегу Эмму. Я стала следить за ней: то она пыталась откопать камень, то взять палку и донести ее к костру. Она с таким умным видом, будто совершенно точно знает, для чего нужен уже потухший костер, смотрела на него. Именно в этот момент я осознала, что ради нее я должна приложить усилия, чтобы выбраться с этого острова. Не ради себя, не ради своих родных, которые… Я даже боялась представить, что они испытывают. А ради этой девочки, у которой еще вся жизнь впереди. И я не позволю ей оставаться на этом острове.

Собрав в кулак всю решительность, которая у меня осталась, я забралась в самолет.

Сказать, что меня начало мутить еще на подходе, – значит, ничего не сказать. Внутри самолета меня окатила волна зловония. Я бы даже сказала, смрада. Отвратительный, резкий запах человеческих испражнений. Я где-то читала, что после смерти мышцы человека расслабляются, и все выходит наружу. Судя по запаху, так оно и было. Не представляю, как Марк мог находиться здесь более минуты, да еще ходить внутри и приносить нам всем еду. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не выскочить в ту же секунду, как вошла. Но я помнила, что необходимо провести подсчет продуктов и имеющихся вещей.