Алиса Клевер: Нежные языки пламени. Лотос

Я больше ни о чем не вспоминала, и мы жили так, словно наш медовый месяц уже начался. Татуировка почти зажила и смотрелась просто отлично, но Андре продолжал с нежностью ухаживать за ней, наносить мази, натирать исцеляющими составами. Так мужчины до блеска полируют зеркальные бока своих новых «Бентли». Мы вставали, когда хотели, завтракали в каком-нибудь кафе или дома – тогда готовил Андре. Я много читала, стараясь наверстать все годы, когда приходилось делать то, что надо, а не то, что хочется. Я позволяла себя мыть и наряжать, выполняла его команды, но иногда, чисто ради развлечения, начинала сопротивляться, и все это неминуемо заканчивалось для меня постелью, и тогда Андре склонялся надо мной и овладевал не только моим телом, но и моими мыслями и мечтами.

Я хотела, чтобы так было всегда. Мы ходили в театры и на выставки, искали одежду в магазинах – Андре подбирал для меня новый стиль, в котором мое тело смотрелось бы органично.

– Ты слишком ненормальна, чтобы носить обычные вещи.

– Нацепи тогда на меня лоскутное одеяло, – смеялась я. – Или сплети мне рубашку из крапивы, она подойдет как нельзя лучше к моему сумасшествию.

– Никогда не говори мне, что ты сумасшедшая, – строго ответил он, и в его голосе я услышала страх. Иногда по ночам я просыпалась от того, что он смотрел на меня долгим, странным взглядом, словно желая и не решаясь о чем-то сказать. Да, то, что было между нами, могло свести с ума всерьез, но мне было совершенно наплевать на это. Я получила то, чего хотела, я вела жизнь кошки, лежащей на теплом диване у камина. Я никогда не рассматривала всерьез, что случившееся с Одри может произойти и со мной. Все-таки она была психованной стервой, и не потому, что иногда кто-то привязывал ее голой к ножкам кровати кожаными ремнями.

Часто, когда вечер не был занят, мы ужинали с отцом Андре, обсуждая свадьбу. Мы назначили ее на середину октября, позже было бы совсем холодно. Говоря «мы», я подразумеваю Андре, он решал все детали, делая вид, что согласовывает их со мной. Я не возражала, моя покорность граничила с апатией, а вот Габриэль была в ярости, узнав, что мы собираемся пожениться в Москве. Владимир Борисович, милейший отец Андре, только улыбался, когда Габриэль звонила, чтобы в очередной раз выговорить ему. Она считала, что наше решение – прямой результат его влияния. Отчасти так оно и было. Владимир Борисович сделал все, чтобы Андре в Москве было уютно. Мы жили у него, ужинали у него, Андре несколько раз оперировал в Московском институте пластической хирургии, один раз летал во Францию – без меня, на самолете Марко, чтобы посетить консилиум по поводу той девочки, которую готовили к операции. Все было до нелепого хорошо, когда я вдруг поняла, что именно так беспокоило меня, что именно не давало мне спать.

Это случилось за ужином. Владимир Борисович, тот еще диванный политик, за исключением простого факта, что он был еще и реальным политиком, спорил с одним своим знакомым, приглашенным на ужин, о том, какими теперь станут отношения Америки и России. Как-то постепенно разговор перешел на Францию и на нового министра обороны, которого этот самый знакомый очень сильно не одобрял. Владимир Борисович смеялся и все называл знакомого ворчуном, которому ничем не угодишь. А тот в ответ все твердил, что, если бы Дика Вайтера не грохнули в Париже, он бы и на нового министра вывалил компромат – хоть три чемодана.

Это был первый раз, когда имя Дика Вайтера снова прозвучало в моем присутствии, а я ведь о нем уже почти и забыла. Позже, вечером, вернувшись в дом на Соколе, я от скуки и по велению какого-то непонятного импульса принялась листать страницы Интернета, рассказывающие и о старом министре обороны Франции, и о новом, и о президенте страны, и, собственно, о Дике Вайтере.

Андре не было, он уехал в клинику и должен был вернуться в лучшем случае к полуночи. Просто поразительно, как мало его образ жизни здесь отличался от того, что он вел во Франции. В большой гостиной было тихо, только телевизор тихонько шуршал, создавая видимость присутствия. Телевизор был огромным, но я почти не замечала его. Я перечитывала статью об убийстве Дика Вайтера. Всех интересовал вопрос, как человек, скрывавшийся в Аргентине, мог спокойно разгуливать по улицам Парижа. Еще писали о том, что Дика убили непосредственно из-за отставки министра, а возможно, даже свергнутый министр заказал его. Это все никак не трогало меня. Я перелистывала статьи и всматривалась в фотографии этого Дика. Симпатичный, средних лет, с темными волосами. Наверное, он тоже был баловнем судьбы, прежде чем решил пойти ей наперекор. А в результате – чудовищные кадры его смерти. Руки разбросаны в стороны, глаза открыты и уставились невидящим взглядом в бескрайнее голубое небо. Голубое небо. Голубые глаза.