Ида Мартин - Дети Шини

— Понятно, — он понимающе кивнул. — Кстати, хочешь, поедем сегодня на каток?

Предложение было неожиданным и довольно заманчивым, мы с папой никогда никуда вместе не ходили, однако сначала нужно было поговорить с Сёминой, и я так задумалась, что едва не переборщила с хлопьями.

— Давай, давай, решайся. Хватит кровать пролеживать. Я уже и с Решетниковыми созвонился. Они готовы. Часа в четыре.

— Значит, мы не одни?

— Конечно, — папа удивленно посмотрел на меня, — компанией же всегда веселее.

Ну и поэтому я, конечно же, не поехала.

С Сёминой мы встретились, как два инопланетных существа, впервые узнавших о существовании друг друга.

Она — высокая, в бело-черной анимешной меховой шапке с ушами и лапками, в чёрных тяжелых шнурованных ботинках на тощих дистрофичных ногах и длинными серебристыми прядями, занавешивающими почти всё лицо кроме намалёванных дочерна глаз. Весь её вид от массивных платформ до острых ушек выражал тотальную меланхолию и обреченность.

А я обычная: в обычной полосатой вязаной шапке, в обычной зеленой парке с капюшоном и большими карманами, в обычных синих джинсах и обычных замшевых коричневых сапогах со шнуровкой, с самого момента покупки выглядящих так, будто их уже несколько лет до меня носили.

Встретились и встали напротив, на расстоянии вытянутой руки, так, что время от времени между нами проскакивали торопливые прохожие.

— Привет, — едва слышно произнесла она. — Ты как?

— Нормально.

— Везет. А я — нет.

— Почему?

— Что? — Сёмина посмотрела на меня так, точно я произнесла какую-то дикость. — Из-за Кристины, конечно.

— Ты с ней дружила?

Глупый вопрос. У Сёминой прямо на лбу читалось: «держитесь от меня подальше, я странная».

— Кристина ни с кем не дружила.

— Ты-то хоть знаешь, почему попала в этот список?

Однако вместо того, чтобы нормально ответить, Сёмина стала ныть, что ей тоже постоянно кажется, что она лишняя в этом мире и никому не нужна. А потом вдруг решила, что мы должны ехать в больницу к Кристине и попросить у неё прощения.

Но я сразу отказалась. Во-первых, мне лично не за что было просить у Ворожцовой прощения, а во-вторых, в больницу нас всё равно не пустили бы. Я это знала наверняка, у моей мамы знакомая недавно из реанимации. Те, кто в коме, все там лежат. И никого, даже родственников туда не пускают.

После этих моих объяснений Сёмина сделалась ещё более унылой и заявила, что нужно было прямо сказать, что я не хочу, а не придумывать отмазки.

Я же посоветовала ей прекратить выдумывать всякую фигню, и больше думать о причине, а не о следствии. Тогда она всё-таки рассказала, что немного дружила с Кристиной, когда они ходили вместе в художественную школу. И с тех пор, та очень сильно изменилась. А в школе они лишь здоровались, и совершенно не понятно, почему Ворожцова вдруг вспомнила о ней, но раз такое произошло, то значит, так и должно быть.

— Знаешь, что? — в конце концов, предложила я, чтобы хоть как-то прекратить это занудство. — Нам нужно всем вместе встретиться.

— С кем встретиться? — не поняла Настя, всё ещё пребывая в своих страданиях.

— Всем, кого перечислила Кристина. Только так мы сможем хоть что-то понять.

— Что понять? — Сёмина страшно тормозила.

— Мои родители постоянно куда-нибудь уезжают, так что можно собраться у меня.

И тут она неожиданно встрепенулась и будто даже ожила, в голубых глазах промелькнула неподдельная заинтересованность.

— Ты приглашаешь в гости? Я обязательно приду. У меня все каникулы свободные.

Ребят я позвала к себе шестого, когда мама с папой поехали к Решетниковым на дачу. Они никогда не могли посидеть спокойно дома, всё время летели куда-то сломя голову. И я, по их мнению, была занудой и плесенью.

Самым первым, на целых двадцать минут раньше назначенного срока, пришел Петров.

Он был темненький, с россыпью симпатичных шоколадных родинок на обеих щеках, кареглазый, курносый и очень улыбчивый. Каштановые волосы были намеренно взъерошены так, будто он только что прокатился на американских горках. В этой прическе и во всем его внешнем виде: модных узких синих джинсах, яркой бирюзовой толстовке на молнии, белой футболке с надписью «It» not my problem» под ней и маленькой блестящей сережке в левом ухе, — читалось явное стремление хорошо и броско выглядеть. От него пахло кондиционером для белья и лёгким, спортивным парфюмом.

С первой же минуты Петров повел себя со мной шумно и по-приятельски, как бы показывая, какой он простой и контактный. Но это получалось у него немного наигранно, с перебором, как бывает, когда кто-то очень старается скрыть своё смущение.