Алиса Лиделл - Под властью отчаяния. Часть 1 - Химера

– Не обращай внимания. Тебя они не тронут. Расскажи мне лучше что-нибудь, отвлекись от улицы. Какие у тебя одноклассники? Тебя не обижают? – Нет, пап. И… ничего интересного, – щёки Оливера немного покраснели.

Йоханесс широко улыбнулся, прекрасно понимая, что сын совершенно не умеет скрывать свои эмоции и всегда выдаёт себя целиком и полностью.

– Я не верю, – ухмыльнулся мужчина. – Кажется, кое-что интересное всё-таки есть.

– Молли, – прошептал Оливер. – Она очень милая.

– Расскажешь мне про нее?

– Да, – сильно смутившись, ответил парень. – Она не очень разговорчивая, но постоянно всем улыбается и помогает. У неё огромное доброе сердце. Она маленькая и очень красивая. Она постоянно что-то пишет в своем блокноте. И она мне… она мне сильно нравится.

Ольсен кивнул головой, с улыбкой наблюдая за застенчивым сыном. Эта Молли была бы прекрасной подружкой для Оливера, потому что, кажется, у них много общего. Юный Расмуссен тоже не любил шумные компании, вёл себя тихо, прятался от взглядов прочих людей и был очень застенчивым мальчиком, но зато дружелюбным и мягким, что было достаточно странно, учитывая условия жизни, в которых он рос. Йоханесс невольно вспомнил своё первое увлечение девушкой, но тут же попытался отогнать непрошеные мысли. Нет, о своём прошлом мужчина точно думать не хотел.

– Я рад за тебя, Олли, – вздохнул Ольсен. – Я надеюсь на тебя. Для меня нет ничего важнее твоего счастья.

Парень укрылся с головой одеялом, пряча от глаз отца горящие щёки.

– Хорошо-хорошо, больше не буду тебя тревожить. Спокойной ночи, – произнёс Йоханесс, поднимаясь на ноги.

– Спокойной, – прошептал парень.

Кажется, перестрелка за окном утихала, что несказанно радовало, потому что Оливеру действительно нужно было выспаться перед завтрашним днем. Ольсен выглянул в окошко, где, как ни странно, стояла совершенно спокойная ночь: никаких тебе людей с пистолетами и алкашей. Йоханесс тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что жить в тишине и покое, вероятнее всего, у него никогда не получится.

Не радует ни утро, ни трамвая

Звенящий бег.

Живу, не видя дня, позабывая

Число и век.

Как я могу называть своей семьей тех, кто никогда даже не пытался вслушиваться в мои слова? Нет, в доме, где я родилась, даже не пахнет пониманием и любовью. Пускай я лучше буду считать сошедшего с правильной дорожки человека ведущей меня вперёд яркой звёздочкой, чем мою мать, которая готова плюнуть мне в лицо, если ей за это заплатят.

(с) Цинния Бейли

Coldplay – Crest of Waves

Йоханесса с детства приучали к серьёзной экономии, тем самым заранее подготавливая его к нелегкой жизни рабочего класса. Особенно сильно касалось это лекарств, цены на которых всегда были заоблачными. Родители часто отпускали шутки, наподобие: «Йенни дышит золотым воздухом», что заставляло ощущать себя «лишним» членом семьи, обузой. Ольсена целиком и полностью заглатывало непреодолимое чувство вины, пускай он и понимал, что не виноват в присутствии этого порока в своей жизни. И в этом плане сейчас не изменилось, ровным счётом, ничего. Йоханесс всё так же ненавидел себя, когда жидкости в небольшом флакончике становилось всё меньше и меньше с каждым использованием лекарства. Иногда мужчина ловил себя на мысли, что считает возможный бюджет с отсутствием траты денег на болезнь.

И сейчас всё по новой. В руках находилась маленькая трубочка, благодаря которой осуществлялся «прыск», с прикрученной сверху маленькой стеклянной баночкой, в которой и находилась заветная жидкость. Но на данный момент времени её было до неприличия мало, что и вызывало крайне неприятные чувства. На пожелтевшей бумажке, налепленной на стекло, было выведено красными буквами название – «Medihaler». По сути, Йоханесс сейчас ходил по лезвию бритвы, оттягивая на потом покупку новой партии лекарства, потому что приступ мог начаться нежданно-негаданно.

Сегодня с самого утра самочувствие мужчины не предвещало ничего хорошего.

Очень хотелось верить в обычную простуду, потому что насморк, першение в горле, кашель и слезоточивость вполне являлись её признаками. Только вот Йенс уже давно жил по принципу: «Надейся на лучшее и готовься к худшему».

Однако Ольсен не имел права выглядеть хмурым и грустным при своем сыне, потому что не стоит втягивать других людей в свои проблемы, особенно если это чувствительный долговязый юноша.