Наталья Струтинская - Биография неизвестного

Этти обладала тем редким качеством характера, которое позволяло ей радоваться всему, что ее окружало, – она не особенно разбиралась в событийности жизни, была всегда всем довольна и никогда не подвергала анализу свою жизнь.

Насколько мне было известно, сестра Этти придерживалась несколько иного мнения – ей был присущ менее покладистый характер, который, вероятно, она унаследовала от отца. По рассказам Этти, ее сестра часто спорила с отцом, вплоть до того, что Александра по несколько месяцев могла не разговаривать с ним, тем самым добиваясь от него хотя бы малого снисхождения к своим решениям. Павле же было проще уступить, нежели вносить в семью раздор. Я очень любила Этти за ее бесконечную доброту и снисходительность ко всем и всему тому, что ее окружало.

За окном снова начинало греметь. Отступившая было буря вновь приближалась к городу. Туча, черная, как чернильное пятно, медленно поднималась из раскаленного горизонта…

Маленький велосипедный звонок издал короткий звонкий звук. Вот велосипед снова подскочил на выступавшем из земли корне сосны, и лесную тишину вновь прорезал звон. В воздухе густо пахло смолой. Жаркое солнце едва проникало сквозь пушистые верхушки сосен, раскрашивая влажную после ливня землю десятками солнечных бликов.

Уже около получаса мы с Борей ехали по узкой лесной тропинке, отчаянно выкручивая руль там, где корни сосен были особенно высоки. Под колесами наших велосипедов то и дело трещали шишки и шуршали мягкие иголки.

Дом, в котором жили бабушка и дед, находился в одной из тех многочисленных деревень, которыми полнятся Подмосковье и прилегающие к нему области.

Дом стоял на холме, и из всех окон, выходивших на запад, открывался вид на желто-зеленые, а в начале лета местами голубые от люпинов просторы. Восточные стены дома закрывали сосны, так что дом словно из зеленой колыбели широко распахнутыми окнами смотрел вслед тонущему солнцу.

Летом мы приезжали сюда почти каждые выходные. Бабушка, маленькая, седовласая, суетливая, встречала нас так, будто мы не виделись лет пять. Дед, всегда спокойный и рассудительный, по три раза крепко целовал нас с Борисом, после чего мы все садились за стол, где нас ждал горячий травяной чай. А после, когда чашки наши пустели, мы с Борей брали из гаража велосипеды и ехали в лес. Густой, безмолвный и одухотворенный, он выводил нас к полям.

В высоком чистом небе кружил лунь. Волны пшеницы клонились к земле, а две колеи ухабистой грунтовой дороги убегали к горизонту, на котором, у самой линии, стояла береза. Подпрыгивая на редких кочках, мы выехали из лесной тени и, миновав небольшой поворот, оказались под палящим июльским солнцем. Душистый ветер разбивался о жаркие золотые лучи, облизывая нагие плечи и макушку. Уже не было в воздухе того свежего аромата разнотравья, который наполнял поля в начале лета, – пахло сеном, что говорило о закате жарких дней и скором наступлении осени.

Но осень была еще далеко от здешних мест. Жара как будто не догадывалась о приближении августа, Ильин день словно и не собирался в скором времени ознаменовать начало затяжных дождей, а грозы, кажется, и вовсе только разыгрались, то и дело резвясь на небосводе. И здесь, вдали от города, в котором время терялось, воздух был пуст, а небо и вовсе скрывал панцирь высоток, июль затаил дыхание, нежась в золоте света, теплом и обволакивающем, как парное молоко.

Мы выехали к небольшому холму, и педали стало крутить тяжелее. От напряжения слегка заломило ноги, однако я только сильнее сжала ручки и подалась вперед. Ветер бил в лицо так, будто перед нами было бесконечное, простирающееся на миллиарды километров пространство, будто атмосфера исчезла и вся непостижимость и объемность Мира дышала нам в лицо.

Я посмотрела на Бориса, который, казалось, едва нажимая на педали, ехал метрах в двадцати от меня. Его смуглая обнаженная спина лоснилась под палящими лучами, а мускулы играли на худощавых крепких руках. В отличие от меня, Боря успел загореть за лето, проводя у деда с бабушкой не только выходные, но и будни. Я же на фоне него была совсем бледной, мои руки были едва тронуты загаром, а ноги и вовсе отливали снежной белизной. В то время, когда солнце особенно усердно облизывает тело, оставляя на коже темные следы, я сидела за ноутбуком в своей комнате или в тени сосен на широкой веранде у деда с бабушкой и писала диплом. Теперь же я уже не надеялась хоть чуть-чуть загореть – солнце было горячим, но не липким, и потому я надела открытый топик и не взяла с собой кепку, чтобы скрыть лицо, в надежде, что солнце оставит на моем теле хотя бы слабый отпечаток своего поцелуя.