Мария Высоцкая - Когда ты станешь моей. Книга 2

Раскидываю руки по спинке дивана, упираясь глазами в Маришину спину, тонкую талию, округлые бедра, чувствуя прилив похоти. Член подергивается, забирая у мозга право голоса. Я слишком давно ее не видел, не прикасался.

Какого черта я сюда приперся? Зачем? В сотый раз задаю себе этот вопрос, смотря на нее в упор. Она хочет, чтобы я ушел, и, наверное, где-то в глубине души мой разум твердит подобное, но это слишком далеко, почти не ощутимо. Она все то же наваждение…

Злюсь, каждое ее слово размазывает, заставляет вновь и вновь погружаться в агонию, впрочем, она стала слишком постоянной. Как хищник, отслеживаю каждое ее движение, каждый жест, легкий взмах ресниц, пропитываясь ей. Шаг, ровно шаг, чтобы пересечь расстояние, и вот она рядом, близко, настолько, что я могу коснуться ее рукой. Потрогать мягкую, нежную кожу, вдохнуть родной аромат, где-то в этих странных, животных движениях и зарождается ярость. Лютая, подавляющая сознание ярость, когда хочется плоти, и плевать, каким образом, когда все проблемы уходят слишком далеко и остается маниакальное, чудовищное желание разврата и похоти, словно они могут на время излечить то, что так болит. Сердце.

Хватаю ее запястья, тяну на себя, кусаю мочку уха, задирая подол платья в приступе злости. Слышу ее всхлипы, вздохи, вырывающиеся из груди просьбы, но не реагирую, не могу, словно организм вынужден отработать программу.

Марина ударяется бедрами о тумбочку, разворачиваю ее спиной к себе, разрывая платье, треск ниток запечатывается в сознании, но я продолжаю трогать ее тело, каждый изгиб, плечи, плоский живот, полную грудь, розовые манящие соски, мне необходимо ее подчинение, это похоже на шизу, сумасшествие.

Дергаю застежку лифчика, ткань оставляет на ее коже красные отметины, а из легких вырывается крик, расстегиваю ширинку, прикрывая глаза, но когда распахиваю веки, почти сразу встречаюсь с Мариной взглядами в неподалеку стоящем зеркале.

Мокрое, выпачканное в слезах и искаженное болью лицо. Испуганные, огромные глаза, они полны неверия в происходящее. Марина смотрит затравленно, кусает губы, упираясь в поверхность деревянной тумбы руками. Голая грудь вздымается, и теперь я четко ощущаю это ладонями, медленно убирая руки. Уткнувшись лбом в ее дрожащую спину, едва-едва дотрагиваюсь губами.

– Прости, – отстраняюсь, снимая с себя пиджак, набрасывая на

Касаюсь плеч, вынуждая выпрямиться. Закутываю в черную ткань хрупкое, содрогающееся от истеричного плача тело.

– Прости, я не хотел, – прижимаю к себе, осознавая, что ей плевать на все, что я здесь говорю, ей нет никакого дела. – Марина, – встряхиваю, – посмотри на меня, Марина!

Баженова сглатывает, медленно запрокидывая лицо. Хочется отшатнуться, потому что там выжженная земля и кромешная тьма. У нее пустой взгляд. Делаю шаг назад и, разжав пальцы, выпускаю ее из своих рук. Марина оседает на пол, завороженно смотря в одну точку. Несколько секунд полной тишины.

– Пошел вон, – скидывает с плеч пиджак, – убирайся отсюда, сейчас же.

–Прости меня…возвращайся, пожалуйста. У меня ничего не было с Мартыновой, слышишь, я не могу без тебя. Просто не могу, Марин…

– Уходи, Саша. Марина.

Смотрю на его ноги где-то на уровне колен и молюсь, чтобы он сдвинулся с места, вышел из комнаты. Я не ожидала, не думала, как… как он мог? В голове настоящий ад, неверие, страх, боль. Зачем? Порывы злости накрывают все с новой и новой силой, меня штормит. Тошнота, зарождающаяся внутри, истязает, вытираю слезы, растирая их руками по лицу. Он хотел меня изнасиловать, именно так, и по- другому это уже не назовешь. Человек, которого я люблю… любила. Как такое только могло прийти в его голову? Почему? Сколько он еще способен принести боли и отчаяния в мою жизнь? Когда это закончится?

Доронин тяжело дышит, каждый его вздох ударяет по натянутым словно струны нервам.

–Уйди.

–Марин…

– Я не хочу тебя слушать, и видеть не хочу, убирайся! Вон!

Скрип половиц, зажмуриваюсь и слышу хлопок входной двери. Обнимаю себя руками, подползая к дивану. Все еще продолжаю вытирать слезы, тянусь к сумочке, вытаскивая из нее пачку длинных дамских сигарет. Дурная привычка, привязавшаяся с больницы. Нервно чиркаю колесиком зажигалки, смотря на разгорающуюся оранжевую точку. Крепко затягиваюсь, выдыхая дым в пространство спальни, начиная икать.

Срываю с дивана покрывало, закутываясь в него, сидя на прохладном паркете. Отец не пришел, и я надеюсь, что не придет еще долго.