Мария Высоцкая - Когда ты станешь моей. Книга 2

Правда, сделать это мне не удается. Разрывающийся на всю квартиру стационарный вынуждает проигнорировать тошнотворное головокружение и ответить на этот дурацкий звонок. Первые пару секунд в телефоне лишь молчание.

– Алло?! – повторяю.

– …Марина, слышишь? Марина?

– Слышу, пап, ты?

– Я, дочь.

– Все хорошо? – присаживаюсь на табуретку у трюмо, на котором стоит телефон.

– Бабушка умерла. Ночью.

Кладу трубку, чувствуя покалывание в кончиках пальцев, смотрю в одну точку, часто моргаю, не в силах принять эту новость. Трагичную, жестокую новость.

Как? Разве это возможно? Мы только вчера говорили с ней по телефону, только вчера. А сегодня ее уже нет…

Облизываю сухие губы. У меня нет никакой внешней реакции. Я не плачу, не истерю. Просто сижу и не могу поверить в то, что это правда. В то, что бабули больше нет.

Мамы нет, теперь вот не стало бабушки. Только папа. Самый близкий, но в то же время такой далекий для меня человек. Смахиваю все же выступившую слезинку и, поднявшись на ноги, достаю с антресоли чемодан. Перезваниваю отцу, уточняя, когда он вылетает, и, быстро собрав вещи, заказываю такси в аэропорт.

Озноб нарастает еще на регистрации, я отчетливо понимаю, как мне плохо. Тошнота, ломота в костях, чужая и не желающая соображать голова и мысли. Много мыслей. Перед глазами детство, бабушка. Ее ворчание и улыбки, смех и жизненные советы. Ее колоссальная поддержка в трудную минуту. Все это было наяву, а теперь осталось лишь в моих воспоминаниях. Она столько для меня сделала, вырастила, помогала, любила. Наверное, ближе и родней ее у меня никого и не было. Она могла раскритиковать в пух и прах, отругать за шалость или дурость, но в любой, даже самой тяжелой ситуации всегда приходила на помощь. Вытирала мои слезы, с уверенностью говоря: «Все будет хорошо».

По прилете в город слышу, что в сумочке разрывается сотовый, но я игнорирую звонки. Папа уже здесь и даже прислал за мной такси. Пара часов до дома, и полные глаза слез. Двор кажется таким родным, но в то же время далеким, воспоминания кружат над головой, и я завороженно смотрю на наши окна. Меня словно переносит во времени. Вечер, лето, пахнет скошенной травой, с которой только-только расправился дядь Паша, наш сосед. В окнах горит свет, и двор кажется таким оживленным. Мне лет десять, я стою посреди этих просторов, пробегая глазами по лавочкам, на которых устроились бабули, нескольким уложенным в мангал кирпичикам, сколоченному только утром столику. В детстве соседи часто устраивали здесь посиделки, на таких гуляниях собирался весь двор. Было весело. Неповторимо весело, тепло, душевно. Сердце щемит от этих воспоминаний, от четких контуров бабулиного лица, ее голоса…

Стряхнув это наваждение легким кивком головы, перешагиваю порог подъезда и, тихо цокая каблуками, шум от которых разлетается по этажам, поднимаюсь в квартиру.

Замираю на коврике. Закрываю за собой дверь, а в нос ударяет запах знакомых с детства духов и еще недавно сваренного супа. Так и есть. На газу стоит целая кастрюля, она как раз хотела варить щи после нашего вечернего разговора. Стягиваю сумку с плеча и растерянно присаживаюсь на табурет, вытирая рукавом слезы. Красные глаза и мокрые щеки, которые я интенсивно растираю тканью мохерового свитера, начинает щипать. Всхлипнув, слышу шаги. Папа сжимает мои плечи, целуя в макушку.

– Она здесь? – смотрю в окно.

– В морге. Похороны послезавтра.

– …такой уже большой, – мама сложила Данькину футболку, убрав ту на полку.

– Значит, Испания?

– Думаю, да. Там тепло, да и море все же…

– Ладно, – киваю, набирая Регину, – не спишь? Нужно пять билетов в Испанию. Да, матери, Даньке и три на охрану. Найди виллу, стандарты, как всегда, ты знаешь. Срок два дня, – скидываю, прижимая динамик телефона к подбородку.

– Не хотела бы я у тебя помощницей работать, – мама покачала головой и улыбнулась, – ни днем ни ночью же покоя нет.

– Ей за это хорошо платят, – пожимаю плечами, оборачиваясь на шум.

– Что там происходит? – мама вытягивает шею, прищуриваясь.

– Сейчас узнаем.

Оставляю ее в детской, где спит Данька, и спускаюсь в гостиную. Кинув телефон на диван, выхожу в широкий холл, раздраженно клацнув зубами.

– Руки убери, я сказала, убрал от меня руки! – Мартынова визжит, как резаная свинья, отбиваясь от сдерживающей ее пьяные порывы охраны, – скажи, чтобы они свалили. Все. Тварь, – вопит еще громче, – ты мне платье провал, да ты знаешь, сколько оно стоит? – орет, пытаясь расцарапать лицо тому, кто ее сдерживает.