Лора вздрогнула. Неприятный холодок скользнул по спине. Так вот почему комиссар не побоялся применять силу. Она подозреваемая. Связь между жертвами. Чёрт.
– Я не знаю и не видела третью женщину, – торопливо открестилась от таких предположений Лора. – У вас неверная информация. Ко мне ходит много самых разных людей, но я не спиртую их сердца в своём подвале…
– Вот если бы вы этого сейчас не сказали, я бы даже не подумал ничего подобного, – впервые не с ехидцей, а даже как будто искренне улыбнулся Шаттен. Милей суровое лицо от этого не стало, но угроза понемногу растворялась.
– Посмотрите на меня, комиссар, – со всей своей силой убеждения поймала она его на полградуса потеплевший взгляд, словно до этой минуты он не следил за каждым её жестом. – Я хрупкая одинокая девушка, живущая на пособие по безработице и гадания на картах. Неужели вы думаете, что я способна каким-то образом похитить… непонятно для чего… случайных людей?
Шаттен так очевидно сдерживал смех, что Лора поняла: затея со щенячьими глазами и давлением на жалость провалилась. Если ей сразу стало очевидно, насколько непрост посетитель, то уж ему, комиссару со стажем и четырьмя серебряными звёздами на погонах, наверняка была заметна развитость открытых взгляду плеч и тренированность ног, которые недавно пинались под столом. И умение лгать. И чёртово имя, немецкое имя для восточного лица.
– Здорово, Лора. Я оценил, правда, – Шаттен вдруг впервые назвал её не по фамилии и без приставки «фрау». – Хорошая была попытка поиграть в овечку. Но одно отрицать не стану: мотива не вижу никакого. Мошеннице обращать на себя внимание полиции как минимум невыгодно, а как максимум – глупо.
Внимательные взгляды пересеклись, и неозвученное засверкало в полумраке комнаты ярким неоном: тут нет глупцов.
– Я помогла всем, чем смогла, комиссар. Рассказала всё, что помню, – внезапно подсевшим голосом сказала Лора и прочистила горло для продолжения: – У вас есть ещё какие-то вопросы ко мне?
– Всего один. Можете ли вы вспомнить, не пропадал ли кто из ваших соседей в последнее время? Может, давно не мелькал на улице или вроде того. Особенно меня интересуют иммигранты.
– То есть половина жителей Санкт-Паули? – слабо улыбнулась Лора и отрицательно покачала головой: – Нет. Если бы вы не принесли фото, я бы в жизни не узнала, что эти люди пропали. Моя соседка Кэтрин, к счастью, жива и здорова.
– Могу ли я надеяться, что в случае, если у вас появится какая-то информация, вы сразу наберёте мой номер? – Шаттен выудил из всё того же необъятного кармана небольшой блокнот и ручку, быстро начиркав на нём цифры. По старинке, словно на дворе не век смартфонов, интернета и «Тик-Тока», но выглядело это безумно уютно и даже чуточку эстетично. – Любая подозрительная вещь. Что угодно…
– Комиссар, вы будто живёте на другой планете, – с усмешкой заметила Лора, но протянутый листок с номером всё же приняла. – Хотя, наверное, для вас, лощёных типов, Гамбург-Митте и впрямь другой мир. Это район иммигрантов, безработных и шлюх, жмущихся к углам старых, разваливающихся домов. Тут каждую минуту случается «нечто до ужаса подозрительное».
– И всё же буду рад любой информации. Настолько, что даже не стану прикрывать ваш театр, пока есть шанс, что жертв объединяет не только статус беженцев с Востока. Понимаете меня?
– Теперь моя лавка – приманка на случай, если очередной клиент решит раствориться в воздухе, – невесело поджала тёмно-алые губы Лора. – Я буду внимательна, комиссар. Подозреваю, что выбора у меня нет: или сотрудничать с вами, или получить срок за мошенничество.
– Вы очень умная, фрау Вебер. Сразу это заметил, – Шаттен даже не стал отрицать очевидного, но оливковые глаза оставались холодны.
Он собрал со стола фото и поднялся из кресла, как бы дав понять, что вопросов у него не осталось. Лора задумчиво сложила пополам листок с телефоном, наблюдая за каждым движением комиссара. Мыслей в голове роилось куча, догадок и предположений, но одно она решила высказать вслух:
– А вы и впрямь не расист, – негромко пробормотала она, на что Шаттен замер.
– Что вас убедило?
– Эти люди, которых вы ищете. Они ведь никому не нужны: ни собственной родине, ни приютившей их Германии. Брошены и одиноки. Садыка мечтала создать семью. Ахмед потерял жену, последнего родного человека. Вы говорили о том, что про них рассказывали соседи, но ни разу не упомянули более близких людей: вероятно, потому что их нет. И значит, вряд ли наша распрекрасная полиция будет рвать задницы ради парочки иммигрантов из плохого района, которые, к счастью для налогоплательщиков, от одиночества утопились где-нибудь в Эльбе. А вы допрашиваете даже гадалку, к которой они ходили.
Читать дальше