Сергей Гурджиянц - Все грани осени

, выкладывая свои фотографии двадцатилетней давности, получая послания «Супер!», «Отличная фигура!» и отвечая: «Ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?» или «Ты любишь поездки на природу?». Он знал, что когда-нибудь она добьется своего, когда он будет уже не в силах сопротивляться. Она придет к нему, лежащему в постели с грелкой и, ликуя, прикажет открыть рот, чтобы влить в него ложку противной микстуры. И будет заботиться о нем со всем пылом своей широкой женской души, пока он не помрет, а потом взгрустнет и напишет кому-нибудь в соцсетях: «Ты задумывался о том, чтобы бросить все и отправиться путешествовать?» Непобедимая женская натура. Ему это не нравилось. Современные женщины во всем мире, а особенно в России, сделались слишком уж широкоплечими.

Он открыл. Элла Ефимовна вошла с блюдом, на котором лежало что-то, накрытое перевернутой тарелкой.

– Спал, Андрей Юрьич? А я к тебе с гостинцем. Вот, попробуй оладьи, пока не остыли.

Сизый дым поднимался от кончика его сигареты. Из груди рвалось, ширилось, переполняя, выплескиваясь через край, мстительное чувство радостного удовлетворения. Нет, врешь, не возьмешь! Он сказал:

– А у меня радость, Элла Ефимовна. Звонили из Москвы. Сын в Праге объявился, нашелся. Вот, скоро поеду знакомиться.

Она выпрямилась во весь свой небольшой рост и внимательно посмотрела на него. Лицо не дрогнуло.

– Ну и слава Богу! Все к лучшему.

И снова ссутулилась, как будто гора лет в один миг навалилась на женские плечи.

В день отъезда в Москву он долго стоял у окна в своей комнате и задумчиво курил. Он убивал себя этим куревом, хотя врач сказал, что ему лучше не курить. На улице накрапывал противный мелкий дождь, редкие прохожие зябко прятались под черные зонты. Кончался сентябрь. Он увидел Верку, соседку, которая вела из детского сада своего малыша в надвинутом на глаза капюшоне. Мальчик сердито упирался, тянул руку, не хотел идти домой. Андрей Юрьевич не помнил, как его зовут, хотя тот родился и вырос у него на глазах в соседней комнате. Сама Верка нравилась ему. Она была молодая, красивая, стройная и оттого, наверное, не счастливая.

Стайка сизых голубей, не обращая внимания на дождь, слетелась на булку, которую выронил Веркин малыш на черный блестящий асфальт. Мама с сыном остановились и долго смотрели, как взволнованные серые птицы, стоя лапками в луже, толкаясь, терзают размякший под дождем сдобный белый мякиш. Пора было собираться в путь. Андрей Юрьевич ткнул окурком в розетку для варенья, которую он использовал как пепельницу. Он не знал, что видит эту улицу, Верку и город из своего окна в последний раз. Он не знал, что никогда больше не вернется назад в эту комнату.

Но он крепко надеялся на это.

В Прагу они выехали через десять дней ранним утром на поезде. Купе спального вагона международного класса показалось Андрею Юрьевичу страшно неудобным, он никогда в таком не ездил. Оно было гораздо уже обычного купе, и спальные полки располагались в нем не по обе стороны напротив друг друга, как это принято в России, а три штуки на одной стороне, очень низко друг над другом. Подход к окну из-за этого сделался удобным, однако они загромоздили его своими коробками с телевизионным оборудованием. Возле окна в угол был вмонтирован полукруглый откидной столик, под которым прятался маленький умывальник. Все: стены, двери, мягкая плюшевая обивка полок и коридор вагона, тоже настолько узкий, что в нем невозможно было нормально разойтись, имели одинаковый блекло-салатовый оттенок, напоминающий психушку. Андрей Юрьевич втиснулся в купе и увидел мужчину с умирающим лицом, плотно закрытыми глазами и початой бутылкой «Боржоми» на колене, утомленно откинувшегося на подложенную под спину кожаную сумку. Уловив шорох, мужчина поднял руку, бережно, как ребенка поднес к губам горлышко, сделал маленький глоток и со стоном вернул бутылку на место. Глаза он так и не открыл.

Сопровождающий выглянул из-за плеча Андрея Юрьевича, расплылся в коварной понимающей улыбке и, набрав в грудь побольше воздуха, проорал, краснея и напрягая на шее жилы:

– Живой груз доставлен в целости и сохранности. Гони расписку, Мотя!

– Изыди! – вздрогнув, ответил слабым голосом мужчина и, мучительно морщась от каждого усилия, вновь привел в действие бутылку «Боржоми».

– Счастливого пути, Андрей Юрьич! Устраивайтесь.

Сопровождающий подмигнул и исчез. Андрей Юрьевич бесшумно поставил свою сумку на ближайшую коробку и сел с максимальной осторожностью, как будто полка была сделана из хрупкого тонкого стекла. Мужчина, помедлив, разлепил страдальческие глаза и в два приема повернул голову к попутчику.

Читать дальше