Ана Ховская - Рыжая

То, что я увидела, напугало до ужаса: его лицо было изъедено глубокими ранками, а из уголков глаз пузырилась кровь. Они больше не светились огнем, но и белков с радужкой не видно – одни большие кровавые пузыри, которые вот-вот лопнут. Я брезгливо поморщилась и отодвинулась в соседнее кресло, боясь, что кровь забрызгает платье. С такими следами неизвестно, во что я буду втянута…

Хомони поймал салфеткой тонкую струйку крови у подбородка и, оскалившись, зарычал не по-человечески:

– Что значили твои слова о моих глазах? Ты что-то сделала?!

«При чем тут я?!»– содрогнулась я от предчувствия беды.

– Я вижу – ты знаешь!– прохрипел он, надевая капюшон, и потом закашлялся.

И вдруг что-то брызнуло из-под капюшона прямо мне на платье…

Хомони в ужасе закричал и поднял лицо, а я увидела, что одного глаза больше нет – он лопнул и буквально вытек, смешавшись с кровью.

Крови я не боюсь: видела и мертвецов, и препарировала их… Но сейчас меня чуть не стошнило прямо в шаттле.

Я вскрикнула, забила руками по двери, и та открылась. Выбежав из салона, бросилась в кусты, споткнулась, упала на колени и, тяжело дыша, стала испуганно осматриваться по сторонам.

«Что это было?! Что это?»– кричало внутри меня, а руки отдельно от сознания отряхивали подол платья от крови. И сами стали липкими и мокрыми.

Я простояла на коленях не больше минуты. Паника прошла быстро. Что-то внутри заставило подняться, выпрямиться. Я вытерла ладони о траву и замерла. Глаза просканировали все вокруг. Никого! Мысли стали холодными и четкими…

«Я в крови… Свидетелей среди дня будет много. Я не могу допустить, чтобы меня поймали…»

Глаза сами нашли дерево с обломанной веткой, острый сук еще не успели срезать. Ноги сами повели вперед. Все произошло, как во сне: я видела, как поднимаю руку и с усилием натыкаюсь предплечьем на острый сук, а затем резко дергаю вниз. Кожа прорывается не сразу, теплая кровь начинает течь струйками, но я не чувствую боли. Зажимаю рану ладонью и неровными торопливыми шагами иду в медцентр к Джону.

Пока шокированный Джон суетится вокруг, зашивает рану и что-то там выспрашивает, другой рукой я пишу на своем визоре команды для последующей корректировки своей истории. Меда приносит мне новую пижаму для пациентов.

– Джон, могу я пойти к тебе на ужин, Лиира приглашала?– бесстрастно спрашиваю я.

Он понимает, что мне что-то нужно из его оборудования, и согласно кивает. Но беспокойство его не оставляет.

Только оказавшись одна в ванной Джона, я переоделась в запасную одежду, которую он всегда имел для меня, и словно вернулась в свое тело.

Увидев свое отражение в зеркале и заклеенную гелевой пленкой руку, я испуганно уткнулась спиной в стену и часто задышала, потому что показалось, что легкие сейчас лопнут от боли и нехватки кислорода. Перед глазами пронеслось всё, что я пережила днем. Собственные действия шокировали. И мое сознание словно повисло в непроглядной неопределенности. Я не понимала, что делать дальше.

После шока наступила мышечная гипотония. Она перешла в полную неспособность удерживать себя на ногах, и я сползла по стене на пол.

Какое-то время лежала на полу, словно труп из лаборатории. Появление Джона мгновенно привело в сознание. А после я и сама не поняла, как рассказала связную историю с ранением о сук, чтобы скрыть все, что случилось тремя днями ранее.

Убедить его в том, что мне нужно успеть затереть кое-какую историю на чипе, вышло легко. Конечно, нужно было это сделать еще в тот день, когда я вышла из апартаментов хомони, но из-за срока давности не была уверена в результате: любая история обрастает деталями – множеством пространственно-временных точек, которые не разведешь и не скорректируешь в короткий срок. А последние три дня меня словно и не существовало. Но о моем присутствии в шаттле хомони сегодня уже никто не узнает.

* * *

Когда я вернулась домой, отец с Игнатом смотрели новости, где сообщали о смерти высокопоставленного стража Безара Ила Хог Логарда. Хомони был найден в порту Тоусэла в арендованном шаттле.

– Был здоров, как бык, а тут вдруг умер – истек кровью,– усмехнулся Игнат на русском.– Может, его убили?

– Кто стража тронет? Хотя именно его и могли прирезать, раз он сам свои же законы нарушал,– презрительно хмыкнул отец.

«Успел ли ты назвать кому-нибудь мое имя?»– тревожно забилась жилка на виске.

Дослушав новости, я бесшумно поднялась к себе, а войдя в комнату, долго простояла перед раскрытым окном в полной темноте.